Офицер и шпион - [14]

Наш разговор формализован, как па-де-де[10].

Анри отдает честь и уходит. Я закрываю дверь, осматриваюсь. По коже у меня бегут мурашки – такое чувство, будто я вырядился в одежды мертвеца. На стене темные пятна – там висели фотографии Сандерра, на столе следы, оставленные его сигаретами, колечки, оставленные его чашками с кофе. Его присутствие угнетает меня. Потертости на ковре показывают, как полковник отодвигал стул. Я нахожу нужный ключ и открываю сейф. Внутри несколько десятков нераспечатанных писем, адресованных в различные места в городе на четыре или пять различных имен – предположительно псевдонимы. Насколько я понимаю, это, вероятно, отчеты агентов Сандерра, полученные уже после его ухода. Я открываю одно. «Необычная активность в районе Меца…» Закрываю его. Шпионская работа – как я ее ненавижу! Не нужно было соглашаться на эту должность. Не могу себе представить, что я когда-нибудь буду чувствовать себя здесь как дома.

Под письмами тонкий конверт с большой фотографией – двадцать пять сантиметров на двадцать. Я тут же узнаю ее по судебным материалам Дрейфуса – копия знаменитого «бордеро»[11], которую он приложил к передаваемым немцам документам. Это была главная улика, предъявленная ему в суде. До сегодняшнего утра я понятия не имел, как ее получил статистический отдел. И неудивительно. Не могу не восхищаться искусной работой Лота. Никто, глядя на документ, не сказал бы, что когда-то он был разорван на мелкие кусочки: все разрывы аккуратно заделаны, полное впечатление, что перед тобой цельный документ.

Я сажусь за стол, отпираю его. Несмотря на медленное прогрессирование болезни, похоже, что Сандерр покинул свое рабочее место в спешке. Кое-что там осталось. И это оставшееся перекатывается в ящиках, когда я их открываю. Кусочки мела. Шарик воска для печатей. Несколько иностранных монет. Четыре пули. И всевозможные баночки и пузырьки от лекарств: ртуть, экстракт гваяковой коры[12], йодид калия.

Генерал Буадефр приглашает меня в «Жокей-клуб», чтобы отметить мое назначение, что весьма благородно с его стороны. Все окна закрыты, двери заперты, на всех столах стоят букеты фрезии и вазочки со сладким горошком. Но ничто не может полностью изгнать сладковато-горький запах человеческих экскрементов. Буадефр делает вид, что ничего этого не замечает. Он заказывает доброго белого бургундского и выпивает почти все, его щеки медленно багровеют. Я пью мало, и рядом с тарелкой у меня, как и подобает хорошему штабному офицеру, лежит открытый блокнот.

За соседним столиком сидит президент клуба, Состен де Ларошфуко, герцог Дудовиль. Он подходит, чтобы поздороваться с генералом. Буадефр представляет меня. Нос и скулы герцога кажутся хрупкими и бороздчатыми, как меренги, его рукопожатие подобно прикосновению истонченной кожи к моим пальцам.

За печеной форелью генерал говорит о новом царе Николае II. Буадефру важно знать о любых русских анархистских ячейках, которые могут действовать в Париже.

– Я хочу, чтобы вы на сей счет держали ухо востро. Все, что мы можем передать Москве, будет полезно для наших переговоров. – Он проглатывает кусочек рыбы и продолжает: – Союз с Россией одним дипломатическим ударом поможет преодолеть нашу слабость при конфликте один на один с Германией. Это равносильно армии в сто тысяч человек. Вот почему половину своего времени я отдаю иностранным делам. На высшем уровне грань между военными и политиками перестает существовать. Но мы не имеем права забывать, что армия всегда должна быть выше обычной партийной политики.

Это наводит Буадефра на мысль о Мерсье, который уже перестал быть военным министром, а теперь досиживает срок до пенсии в качестве командующего Четвертого армейского корпуса в Ле-Мане.

– Он оказался прав, предвидя падение президента, но ошибался, предполагая, что у него есть шанс занять президентское кресло.

Я настолько удивлен, что перестаю есть, вилка замирает у меня в руке.

– Генерал Мерсье предполагал, что может стать президентом?

– Да, он предавался такому заблуждению. Вот вам одна из проблем Республики – в монархии, по крайней мере, никто серьезно не надеется стать королем. Когда мсье Казимир Перье ушел в январе в отставку, сенат и палата депутатов собрались в Версале, чтобы выбрать его преемника, и «друзья» генерала Мерсье – назовем их деликатно таким образом – распространили листовку, призывающую их избрать человека, который передал изменника Дрейфуса в руки трибунала. И из трех сотен он получил ровно три голоса.

– Я этого не знал.

– Я думаю, это было то, что наши английские друзья называют «безнадежная попытка», – улыбается Буадефр. – Но политики, конечно, никогда его не забудут. – Он вытирает усы салфеткой. – Вам теперь придется думать чуть больше политически, полковник, если вы хотите оправдать огромные надежды, которые мы на вас возлагаем. – Я чуть наклоняю голову, словно начальник штаба вешает мне на шею награду.

– Скажите мне, что вы думаете о деле Дрейфуса? – спрашивает он.

– Отвратительное, – отвечаю я. – Низкое. Сбивающее с толку. Я рад, что оно закончилось.

– Вот только закончилось ли? Я думаю сейчас как политик, а не как военный. Евреи – самая настойчивая раса. Для них Дрейфус, сидящий на своей скале, словно больной зуб. Они одержимы этим. Они не оставят дело в покое.