Одюбон в Атлантиде - [11]
Если бы ему не пришла в голову мысль о проволоке… Сейчас художник не представлял, что бы без нее делал. Проволока позволяла ему зафиксировать птицу в таком положении, словно она еще жива. Его первым опытом стал зимородок, и, еще рисуя, Одюбон уже понимал, что результат получается уникальный. Даже сейчас, устанавливая стенд, он на миг испытал тот, давний восторг. Едва художник придал птице желаемую позу, у нее даже глаза словно ожили.
Закрепляя дятла проволокой так, будто тот все еще сидит на стволе, Одюбон пожалел, что не может вызвать в себе нечто более сильное, чем тень былого трепета. Но он уже очень много раз проделывал эту операцию. Рутина затмевала искусство. Сейчас он уже не был открывателем чуда. Он просто… работал.
«Что ж, если работаешь, то покажи все, на что способен», — подумал он.
Долгая практика принесла свои плоды. Пальцы почти самостоятельно гнули проволочки, придавая птице нужную позу. Когда руки решили, что дело сделано, Одюбон критично осмотрел краснощекого дятла, затем переместил проволоку, изменяя положение хвоста. Этими длинными и жесткими перьями дятел упирался в кору — почти так же, как если бы у него имелись задние лапы.
Художник начал рисовать эскиз. Ему вспомнилось, сколько мучительных усилий потребовали первые из них и какими жалкими, несмотря на все мучения, оказывались результаты. Одюбон знал и других художников, которые пытались изображать птиц, но опускали руки, когда первые картины не совпадали с тем, чего они хотели и чего ожидали. У некоторых из них, судя по тому, что Одюбон видел, несомненно был дар. Но обладать талантом и оттачивать его… О, какая большая разница! Мало у кого хватило упорства продолжать заниматься любимым делом, даже если получалось не очень хорошо. Одюбон сам не сумел бы подсчитать, сколько раз он, отчаявшись, почти сдавался. Но когда упорство встречает талант, на свет могут родиться великие творения.
Угольный карандаш словно ожил, порхая по листу бумаги. Одюбон кивнул. Выходящие из-под его пальцев линии остались такими же сильными и плавными, как и прежде. Руки у него не дрожали, как у многих в его возрасте. Но далеко ли он ушел от них? С каждым восходом солнца он приближался к ним на день. Художник рисовал быстро, наперегонки с собственной старостью.
Громыхнуло ружье Гарриса, и рука Одюбона дрогнула. А у кого бы она не дрогнула из-за неожиданного выстрела? Впрочем, испорченную линию легко можно стереть. Художник быстро и уверенно продолжил работу и почти завершил эскиз к тому времени, когда вернулся Гаррис, держа за ноги большую птицу.
— Индейка? — удивленно воскликнул Одюбон. Его друг кивнул и широко улыбнулся:
— Сегодня нас ждет прекрасный ужин!
— Согласен. Но кто бы мог подумать, что эти птицы распространятся настолько быстро? Их завезли на юг… не более тридцати лет назад, верно? А сейчас ты подстрелил индейку уже здесь.
— Зато на них интереснее охотиться, чем на масляных дроздов и им подобных. У индеек хотя бы хватает ума спасаться, если они видят приближающуюся опасность. Можно сказать, того самого ума, который Господь дал гусю… хотя Он и наделил им не всех местных гусей.
— Не всех, — согласился Одюбон.
Одни регулярно улетали в другие страны и благодаря этому приобрели необходимую осторожность. Другие жили на большом острове круглый год. Эти птицы осторожности не проявляли. Некоторые из них плохо летали. А прочие и вовсе не могли летать, потому что крылья у них были маленькими и бесполезными, как у масляных дроздов.
Крякуны удивительно походили на гусей-переростков, причем с лапами-переростками. Некоторые виды отличались черными шеями и белыми пятнышками на подбородке, как у канадского гуся. Это обстоятельство искренне озадачило Одюбона — создавалось впечатление, что Господь повторился, но почему? На лапах у крякунов тоже имелись остаточные перепонки, а их клювы, хотя и приплюснутые с боков, во всем остальном напоминали широкие и плоские клювы обычных гусей.
Одюбон видел экспонаты, хранящиеся в музее в Ганновере: скелеты, несколько шкур, огромные зеленоватые яйца. Самая свежая шкура относилась к 1803 году. Сейчас художник жалел, что вспомнил об этом. Если он ввязался в погоню за недостижимым… то тут ничего не изменить. Он делает все, что может. И раскаивается лишь в том, что не предпринял этого раньше. Он пытался. Не получилось. И теперь мог лишь надеяться, что хоть какие-то шансы на успех еще остались.
Гаррис ощипал индейку и развел костер. Одюбон закончил эскиз.
— Хорошо получилось, — заметил Гаррис, взглянув на работу друга.
— Неплохо, — признал Одюбон.
Ему удалось перенести на бумагу желаемую позу. Он выпотрошил дятла, чтобы сохранить его, и не удивился, обнаружив в желудке множество личинок жуков. Само название этого вида, Campephilus, означало «любящий личинки». Художник сделал запись в дневнике и поместил тушку птицы в спирт.
— Лучше, чем «неплохо», — сказал Гаррис.
Он разделал индейку и насадил мясо на прутья.
