Одуванчик: Воспоминания свободного духа - [29]

*

В Лондон на встречу с гитаристом–виртуозом группы Yardbirds, Джимми Пейджем, прилетела моя юная подруга Хизер Тейлор, с которой я часто танцевала в нью–йоркских Ундинах. Только представьте, вот Хизер, живое изваяние шести футов, рыжеволосая модель, изысканно одетая, привлекающая здоровое внимание плохих мальчиков, а вот Джимми, с неземными, кажущимися хрупкими, своими манерами и мягкими чёрными кольцами ниспадающими на его бледную кожу волосами, представили? И с вами не случился сердечный приступ?

К сожалению, после трёх сказочных, совершенно невероятных свиданий он… (выдохся?) недвусмысленно в очень милых выражениях, какими он обычно изъяснялся, сказал ей, что возможно они слишком часто видятся. (!?) В расстроенных чувствах Хизер заперлась вдали от Лондона у своей бабушки, живущей в английской провинции.

К счастью у меня сохранилась бумажка с номером телефона Роджера Долтри, который он дал мне ещё в Нью–Йорке, и, зная его мягкое сердце и любовь к женской красоте, у меня родилась идея.

— Почему бы тебе не позвонить Роджеру. Мне было бы очень приятно, если бы вы подружились.

Хизер последовала моему совету, и позже,

спустя пять лет они поженились

Мои отношения с Денни скатывались в пропасть. Мы вели себя как две японские бойцовые рыбы. В последний месяц моей беременности он пристрастился к гашишу, и, укуриваясь до потери сознания, засыпал там, где сидел. В одну из особенно морозных ноябрьских ночей, помню, ближе к утру, Денни в отключке валялся на диване, в то время как я носилась кругами, полыхая как факел и пытаясь сбить пламя.

— Денни, — наконец, завизжала я, — на помощь, горю!

Он вскочил, как от выстрела, быстро обернув меня в одеяло и похлопывая, погасил пламя, показав этим свою любовь ко мне. Но как только огонь потух, он стал упрекать меня, показывая свои руки в волдырях, и снова завалился спать. Ребёнок стал пихаться ножками у меня в животе, и я спросила себя: «О чём я думала, когда решила иметь ребёнка от этого человека?»

Я прочла уйму книг, которые смогла найти, о родах, и вязала, вязала крючком и украшала вышивкой распашонки и пинетки, готовя себя к материнству. Когда в семь утра начались первые схватки, должно быть, главу о рождении я прочла раз двадцать подряд, не меньше. Я позвонила в больницу, но мне сказали, что время ещё не пришло. Как я узнаю, когда оно придёт? К полуночи я была без сил, боль была так сильна, что я уже не могла терпеть. Странно, Денни вёл себя так, как если бы ничего не происходило.

Я позвонила Хизер с Роджером, ища поддержки, но никто не ответил, тогда я набрала скорую, чтобы они отвезли меня в Святую Марию. К этому времени схватки были настолько часты, что я была почти в бессознательном состоянии. Денни приехал следом за скорой в больницу, но какая–то монахиня сказала ему, что ещё рано, и что он может ехать домой досыпать.

Монастырь Святой Марии был старым, времён королевы Виктории зданием. От всего веяло всем дикенсовским, в коридорах даже ещё сохранилось с тех времён газовое освещение. Сёстрами были монахини, и одеты они были в традиционные длинные чёрные одеяния с огромными накрахмаленными белоснежными чепцами. Две сестры ввезли меня на каталке в небольшое, тускло освещённое помещение и исчезли, как мне показалось, навечно. До меня доносились охи и ахи других ожидающих своего времени женщин. В предрассветной тишине их скорбные, отдающиеся в коридорах эхом стоны звучали особенно ярко. Но моего голоса среди этого нестройного хора не было — я держалась храбро.

Помню очень хорошо, как невозмутимо, самоуверенным голосом я звала:

— Эй, доктор! Сестра! Кто–нибудь меня слышит? Думаю, ребёнок уже на подходе.

И время, и пространство, всё для меня исчезло. Думаю, каждые несколько часов забегала ко мне одна суетливая монахиня, быстро раздвигала мне ноги, говорила, что ещё рано, и исчезала в сумерках коридора. Вдруг совсем рядом со мной кто–то истошно начал кричать, я испугалась, но постепенно до моего сознания стало доходить, что кричала это я сама. Я сдалась. Такое чувство, будто внутри тебя бьются голодные звери, царапаются, грызутся, пытаясь вырваться наружу. Страшная пытка продолжалась всё утро. Не знаю, было ли у них болеутоляющее, но, помню, никто мне ничего подобного не предлагал.

Как меня перевезли в операционную, не помню, но сквозь затуманенное полуобморочное сознание до меня вдруг дошёл мужской голос, приказывающий мне «тужиться». С белокурыми, длинными до плеч волосами он казался моложе своих лет, и совсем был не похож на доктора. Он согнулся у меня между ног и чуть ли не кричал мне: «Тужься, ещё, сильнее, тужься», пока какая–то незнакомая монахиня держала меня за мою, ещё почти детскую руку. После тридцати бессонных часов непрерывно скручивающей всю меня агонии, 27 ноября 1967 года, этот волшебник, этот таинственный доктор высоко поднял моего ребёнка и воскликнул:

— У вас сын!

Как я мечтала об этом моменте! Он вложил ребёнка мне в руки, и слёзы счастья брызнули из моих глаз. Денни появился точно в часы посещения с огромным букетом свежесрезанных светло–розовых роз, и жизнь показалась мне прекрасным даром.