Одной дорогой - [26]

Хотя не вполне справедливо говорить, что он выбрал этот путь — скорее путь выбрал его, Самуанд призвал к себе своего верного слугу. Жизнь Атха не сложилась с самого начала — когда он был еще ребенком, его отец пропал без вести, отставив свою жену одну с пятерыми детьми. Бедная женщина работала как проклятая, и ей едва удавалось сводить концы с концами, когда вторая тяжкая утрата потрясла ее — во время одной из страшных эпидемий мора, нередких в болотистом Саметтарде, она потеряла четверых своих детей — чудом выжил только Атх.

С того времени дела пошли еще хуже — тех грошей, которые им вдвоем удавалось заработать, порой не хватало даже на самое необходимое. И тогда Атх, знавший о своих воровских талантах, решил использовать их по назначению — сначала приворовывал на городских площадях, после стал заниматься чем-то посерьезнее. Так, через год этот мир втянул Атха в себя, как трясина, и больше не было никакой возможности вырваться оттуда — в родном селении он уже давно был ославлен как вор. Мать его, хоть и сгорая со стыда, все же принимала деньги, которые он ей иногда приносил, так как других средств к существованию у нее не осталось.

Однажды, после долгой отлучки длиной в несколько месяцев, Атх возвращался домой. Он шел по родному селу собачьими тропами, не смея пройти по улицам, зная, что никому не нужен такой гость, как он. Он тихо пробирался сквозь заиндевевшие кустарники, на которых играли рассветные лучи, заставляя иголки инея блестеть бриллиантами. Атх шел домой с пустыми руками, не по сезону легкий плащ свисал с худых плечей, руки озябли на легком морозе. У него не было ни хетега[15]

, в первый раз за несколько лет он возвращался домой, просто чтобы повидать свою мать, возвращался, потому что устал от бесконечных погонь, потому что устал прятаться по чердакам, устал от враждебности и недоверия.

Сердце Атха недобро кольнуло, когда, дойдя до своего двора, он увидел равномерно заиндевевшие дорожки, на которых не виднелись человеческие следы. Чем ближе он подходил к дому, тем обоснованнее становились его опасения — последней каплей стали заколоченные старыми досками окна. Атх толкнул дверь, но она не поддалась. Запасного ключа на привычном месте он тоже не нашел. Заглянув внутрь сквозь щель, он увидел, что пол покрыт тонким слоем пепла — верным признаком того, что здесь побывали Братья Скорби — жрецы Дембранда, духа углей. Кроме всего прочего, их прямой обязанностью было захоронение покойников, у которых не осталось никого, кто мог бы позаботиться о теле.

Больше Атх не пытался попасть в дом. Через несколько минут он уже был на кладбище — найти могилу матери ему не составило труда. Он стоял у невысокого холмика, еле сдерживая слезы, и чувствовал, что теперь он остался в этом мире один. Вор и раньше чувствовал себя одиноким, но сейчас это чувство пронизало его полностью, и он ясно увидел, что выхода из этого тотального одиночества просто нет.

— Нет, вы посмотрите-ка, явился! — услышал он за спиной голос соседки, сварливой старухи, которая с самого его детства предсказывала, что он окончит свои дни в петле на эшафоте. — А где ж ты был, когда мать твоя помирала с холоду и голоду?

Атх со злобой стиснул кулаки и, развернувшись, в упор посмотрел на соседку. И, хоть она на своем веку повидала многое и сама кого угодно могла напугать до дрожи в коленях коронным саметтардским взглядом исподлобья, сейчас она решила, что безопаснее будет удалиться от «этого несносного нелюдя», как она обычно называла Атха.

Проводив взглядом вздорную старуху, которая уходила, что-то кудахтая об Атхе и эшафотах, он опустился на колени перед могилой.

— Прости, мама, — только и смог произнести он.

С тех пор, как Атх, оставив своих братьев по оружию на привале после долгого перехода, погрузился в прохладную бездну леса, он шел с тяжелым сердцем, какое-то нехорошее чувство мучило его, но он не мог понять, в чем дело. Вроде бы все было так же, как и тысячи раз до этого — темнота, тишь, мокрые ветки, густая трава, но что-то было не так. Несколько раз он замирал и прислушивался, но не слышал ничего, кроме шелеста листьев и собственного дыхания.

Лишь пройдя уже значительное расстояние, Атх понял, что это было за чувство — чей-то тяжелый взгляд впился ему в спину. Разведчик резко обернулся, но за спиной никого не было, так же, как не было и на деревьях. Однако легче не стало — как только Атх продолжил путь, странное чувство вернулось, теперь это было уже не предчувствие, но уверенность, что он не один. Саметтардца было нелегко напугать, но этот невидимый враг сильно действовал ему на нервы.

Атху казалось, что эта тень в ночи идет за ним след в след, ловит его дыхание, слушает удары сердца. Подгоняемый собственным воображением, он шел все быстрее, но незримый враг не отставал, наоборот, казалось, чем быстрее он идет, тем быстрее к нему приближается что-то ужасное, что-то неотвратимое. Наконец, нервы разведчика сдали и, вырвав из ножен свой длинный кинжал он снова обернулся — его взгляд уперся в желтые спокойные глаза, что стояли перед самым его лицом.

Рука с кинжалом, занесенная для удара, безвольно опустилась, из ослабевших разжавшихся пальцев выскользнуло оружие, мягко упав в траву.