Односельцы - [20]

– - Мир вам, и я к вам.

– - Просим милости.

Прохор не спеша уселся на завалинку и, обратившись к Константину Ивановичу, проговорил:

– - А я тебе, Константин Иваныч, попенять хочу.

– - За что?

– - Да как же, какое дело затеиваешь; человек ты не потерянный, живете вы слава тебе господи, зачем же вам из оглобель лезть?

– - Ты к чему это?

– - А к тому, зачем выдел затеваешь? Ведь это разорит народ, на сколько годов без хлеба оставит.

– - Почему без хлеба?

– - Да ведь передвижка всем полям пойдет. То были так полосы, а то пойдет по-другому. Вместо мякоти-то пустыри да борозды достанутся, откуда тогда хлеба взять? У меня полосы-то вон какие. На них даже нынче рожь идет. У людей пропала, а у меня идет. А достанутся они мне, эти полосы-то?

– - Ну, погоди, -- видимо сознавая правду слов мужика и начиная волноваться, перебил Прохора Протасов, -- ведь раньше поля делили?

– - Делили.

– - Никто после этого с голоду не помирал?

– - Помирать не помирал, а без хлеба сиживал.

– - Ну, и теперь не помрем. И мы ведь себе не выгадываем; може, такое место отведут, где синица не сиживала, не то что…

– - Так зачем затевать это? Жили и жили до этого, так бы и век кончили, а то давай к одному месту. А что тебе одно место-то даст? Тоже работать надо…

– - Работать, да не задаром, а теперь часто бывает впустую.

– - И там незадачи будут… да еще почище… На мелких полосах одна пропадет, другая останется, а там пропадет, так все пропадет… А я вам вот что скажу: коли вы заявили об выделе, примите и меня в свою канпанию.

Мельников сразу вытянулся от неожиданности.

– - Это как же так: то нехорошо, а то тебя прими?

– - Не от радости, друг. Ты думаешь, я от радости? Я бы никогда из мира не пошел. В миру и пастьба порядком, и работают все вместе… а своих трудов жалко… Теперь одни выделяются, а там другие… а ты все передвигайся. А уж с вами пойду -- никто больше меня не сдвинет. Так я говорю!

– - Так.

– - Ну, вот…

Утром Мельников, не ходя косить, поехал в город. Ему хотелось узнать, насколько имеет значение заявление старосты о том, чтобы им не пользоваться их землей, а кстати зайти и в землеустроительную комиссию. Состояние его было беспокойное и тяжелое. Досада на дядю не проходила у него все время. Ему было не так жаль отбиваемой земли, как то, что затеянным дядей делом обижен старик и страдает; неспокойна и Софья. Самого же Мельникова больше всего огорчало то, что дядя не только отбивает их имущество, а что он в этом деле находит себе поддержку в деревенском миру. И поддерживают это явно неправое дело не какие-нибудь отбросы, а люди с положением, имеющие влияние на весь ход мирского хозяйства. Какие же порядки пойдут дальше, когда в деревне будут заправлять такие руководители?

Мельников глубоко вздохнул и подстегнул лошадь. Впереди, в синеватой дымке вырисовывались колокольни городских церквей, зеленели крыши белых домов.

"Да, выдел единственное средство перетрясть этот мир, а то сколько в нем плесени развелось, -- подумал Мельников. -- Побываю у члена суда и пойду в землеустроительную".

Мельников вспомнил вчерашнее заявление о выделе, как оно было принято, и его больно кольнуло внутри.

"Это Харитон Петров виноват. Очень круто ведет, надо бы полегче…"

Но ему сейчас же вспомнилось поведение односельцев, и он представил себе, мог ли он сам говорить с ними мягче, и вдруг почувствовал, что и у него, человека редко бывающего дома, пожалуй бы, не хватило нужной мягкости. Каково же тому, кто живет с ними все время?

XX

Письмоводитель члена суда сквозь очки взглянул на Мельникова и спросил:

– - Что скажете хорошего?

– - Хорошего ничего, а плохое есть, из-за этого и приехал.

И Мельников рассказал о том, что было у них на сходе.

– - Какое же это имеет значение? Пусть у вашего дяди есть желание получить вашу землю, но пока у него не будет на руках настоящих документов, исполнительного листа, он все-таки ее не получит, а исполнительного листа он не получит ввиду предъявленного спора.

Мельников сказал, что общество на стороне дяди и, например, в выдаче приговора, удостоверяющего, что земля куплена после отдела дяди, оно отказало.

– - И пусть себе. Приговор этот не имел бы никакого значения. Все равно, ваш дядя половинную часть земли получит, но это будет не скоро, а до того времени вы будете владеть, как владели.

Мельников ушел из канцелярии успокоенный, и все его тяжелые чувства пропали. Он свободно вздохнул на улице и уже бодро и легко направился в землеустроительную комиссию.

Насколько была тесна и неуютна камера члена суда, настолько широка и светла канцелярия землеустроителя. Стены и потолок нового дома, чисто выструганные, но ничем еще не оклеенные, блестели от обильно льющегося в широкие окна света. На стенах висели карты, плакаты, таблицы и аляповатая картина о старом и новом хозяйстве. Большой письменный стол был завален бумагами, другой стол в стороне был занят пишущей машиной, на которой работал молодой стриженый паренек. За большим столом с конца стола сидел плотный мужчина в куртке табачного циста, с густыми белокурыми солдатскими усами, и подпирал какие-то бумаги. Кресло у средины стола, предназначавшееся для начальства, было незанято. Белокурый усач сейчас же поднял голову на Мельникова и спросил, что ему нужно.