Однорукий - [15]

— Спасибо.

— Вам незачем шептать. Охранник в самом конце коридора. Что вас заставило прийти сюда?

— Э-э — просто хотелось поговорить, — все еще шепотом.

— Мне нечего сказать, кроме того, что мне сказали — завтра я иду.

— Идете куда?

— На электрический стул.

— Ох… Нужно одну — две минуты, чтобы мое состояние — э — пришло в норму.

— Разрешите посмотреть на коробочку с вашими таблетками.

— В такую жару, как сегодня, нельзя держать их в кармане рубашки. От пота коробочка размокает, и таблетки слипаются.

— Я — постараюсь — запомнить в будущем.

— Могу я — мне бы хотелось — прочесть вам что-нибудь.

— Что?

— Двадцать первый псалом.

— Я же сказал — больше никаких капелланов.

— Я не капеллан, я семинарист. И я вам чужой, с сочувствием ко всем непонятым в мире.

— О, вам приходится сочувствовать многим.

— Да, да… боюсь, что так. Вы готовы к завтрашнему дню?

— Я не готов к такому горячему сиденью, но какая разница — сиденье уже готово для меня.

— Я говорю о вечности, что ожидает нас всех.

— Она может позволить себе ждать довольно долго. Вечность. Человек не может ждать так долго. Или может? Нет, не может. Особенно, когда назавтра у него назначено свидание с неким интересным стулом. Не послезавтра, а рано утром — завтра. Посмотрите. У меня сотоварищ по камере.

— Вы имеете в виду меня?

— Я говорю о мухе, которая жужжит вокруг нас. Перед ней разворачивается вечность — более длинная, чем передо мной. Ха?

— Вы не возражаете, если я прихлопну ее журналом?

— Возражаю. Муха в качестве сокамерника лучше, чем никого. Я вот что вам скажу. Мне здесь одиноко, и одиночество не уменьшается, а растет и растет. Оно достигло уже размеров горы и лежит на моих плечах.

— Вы позволите мне дать вам крест, чтобы вы могли надеть его?

— Очень мило с вашей стороны, но у тюремного капеллана уже есть крест.

— Пожалуйста, возьмите его у меня. Мне хочется дать его вам. После этого его вернут мне. Если я попрошу. Посмотрите. Это золотой крест с аметистом в центре.

— Я бы взял его, если бы мог заложить, но за предложение спасибо.

— Этот наш мир -

— Это не мой мир.

— Этот наш мир, ваш, мой, каждого — это преходящее существование — это только порог, первый шаг к чему-то необъятному вне его.

— Да. Смерть необъятна, но это первый шаг только к грубо сколоченному ящику из неотесанных сосновых досок

— Попытайтесь встретиться со Спасителем в состоянии умиротворенности. Вы все еще держите в руках мои таблетки.

— Все таблетки слиплись в тесто. — Он бросает коробочку студенту, но она падает на пол.

— Я возьму немного этого теста мизинцем, и — Он так и делает, Олли подает ему еще одну кружку воды.

— Да. Спасибо. Очень горькое тесто… Вы сейчас перед лицом последнего и самого главного события.

— Чушь.

— Поверьте мне.

— Я был боксером. Хорошим.

Он продолжает с печальной, спокойной улыбкой, которая всегда сопровождает это заявление.

— Я был чемпионом Тихоокеанского флота в легком весе. А потом потерял руку.

— Может быть, вы заблуждались?

— Нет, я был чемпионом — пока не потерял руку.

— Я думаю, что вы заблуждались, не знали этого, и упорствовали в своем заблуждении.

— Не я вел машину. Я кричал парню, который был за рулем. — «Тише, тише, ты, сукин сын». Мы въехали в тоннель. Тоннель моей жизни. Парень за рулем был пьян. Не мог вести. И в тоннеле нашей жизни произошла катастрофа. Катастрофы никогда не бывают праведными. Челюсть у меня отвисла. Как у щелкунчика. Я — выжил. Какой ценой — выжил? Боксер с оторванной рукой. Все хорошо. То есть, все плохо. Можете вы объяснить это мне? — Это -

— Это?

— Это дало вам еще один шанс в жизни.

— Шанс для чего? Стать проститутом?

— Шанс отрастить себе духовную руку и достичь Господа.

— Не успел я никого достичь, как они достали меня. Студент наклоняется и хватает колени Олли.

— Не думайте обо мне как о человеке — только как о связном.

— Чепуха! Связной — это человек, продающий наркотики.

— Ноя-

— Что вы? Вы — что? Видите, я начал шептать, как вы. Наш разговор что, такая тайна?

— Это личное общение между вами и мной. Я должен быть, вы должны позволить мне быть проводником между вашим сердцем и Господом. Вы, я вижу, получили массу писем.

— Я ездил по всей стране и познакомился со многими. Я забыл большинство из них, но они помнят меня. Я долго не обращал внимания на эти письма. Теперь я отвечаю на них. Я пытаюсь вспомнить каждого, и если бы у меня было чуть — чуть побольше времени, чем до завтра — до завтра? — я бы ответил на все. Вы сможете послушать вот это, и сказать, как тут с грамматикой. Я прочитаю вам вслух. Читает письмо: «Да, я помню вас очень ясно. Я встретил вас в парке за публичной библиотекой. Или в туалете на автовокзале? Я встречал так много людей, что они немного смешались. Но вы встаете передо мной совершенно ясно. Вы сказали мне — сынок, не мог бы ты отвести меня до музея искусств, и потом мы начали разговаривать, и наконец оказались в вашей двухкомнатной квартире на берегу озера, и вы предложили мне выпить. Я попросил свой любимый напиток — „Хеннесси“ пять звездочек, у вас он был. А как город ветров — Чикаго — этим летом? Я бы не отказался почувствовать прохладный бриз с озера и выпить несколько глоточков пятизвездочного „Хеннесси“ в вашей хибарке. Смешно, что тюрьму называют „холодной“, жара в ней стоит страшная, и будет еще жарче, когда холодным стану я. Вы поняли? Чтобы было понятнее, рисую вам эту картинку, как я ее себе представляю».