Одним пальцем - [2]

Я бросил на нее скептический взгляд. Я знаю, что любовные приключения Джоан протекают всегда одинаково. У нее предрасположение к бесхребетным молодым людям — гениям, не признанным миром. Она выслушивает бесконечные стенания какого-нибудь из этих гигантов мысли и старается помочь ему добиться признания. Когда же он проявит себя как неблагодарное существо, она глубоко огорчается и утверждает, что сердце ее разбито — до тех пор, пока не появится новый меланхоличный молодой человек, что обычно случается недели, примерно, через три.

Я не очень всерьез принимал разбитое сердце Джоан, но видел, что для моей симпатичной сестренки жизнь в деревне — что-то вроде новой игры. Она со рвением начала отвечать на визиты. Мы получали приглашения на чай и бридж, принимали их и, в свою очередь, приглашали к себе.

Для нас это было ново и забавно. И, как я уже сказал, когда пришло первое анонимное письмо, это тоже сначала показалось забавным.

Я разорвал конверт и пару минут только смотрел и смотрел, ничего не понимая. Отдельные слова были вырезаны из какой-то книги и наклеены на листок бумаги.

Текст был крайне вульгарным и выражал мнение автора, что мы с Джоан вовсе не брат и сестра.

— Ну, — спросила Джоан. — Что там?

— Довольно мерзкое анонимное письмо, — ответил я. Я все еще не мог прийти в себя. Человек как-то не ожидает чего-то подобного в тихой заводи Лимстока.

Джоан немедленно заинтересовалась:

— Правда? А что там написано?

В романах, как я обратил внимание, герой никогда не станет показывать жене анонимное письмо, полное всяких гадостей и неприятностей. Предполагается, что женщин следует любой ценой оберегать от того удара, который это могло бы нанести их нежной нервной системе.

Как ни жаль, но должен признаться честно: мне и в голову не пришло скрывать от Джоан это письмо, и я без колебаний протянул его ей.

Мое доверие к стойкости ее характера было вполне оправданным — она не пришла в ужас, скорее это ее позабавило:

— Вот гадость — то! Я столько раз слышала об анонимных письмах, но ни одного еще не видела. Они все такие?

— Не могу сказать, — ответил я. — Для меня это тоже первое.

Джоан вздохнула.

— Ты — таки был прав насчет моей внешности. Джерри. Здешние, наверное, думают, что я должна быть ужасно развращенной особой.

— Это одно, — сказал я, — а потом еще то, что отец у нас был высоким брюнетом, а мама — маленькой голубоглазой блондинкой. Я пошел в отца, а ты — в мать.

Джоан задумчиво кивнула.

— Да, мы не очень похожи. Никто с первого взгляда не сказал бы, что мы — брат и сестра.

— И уж во всяком случае не этот писатель, — с чувством ответил я.

Джоан заметила, что все это, по ее мнению, здорово смешно. Она взяла письмо кончиками пальцев, покачала им и спросила, что мы будем дальше с ним делать.

— Думаю, — ответил я, — что самое правильное — бросить его в огонь, громко выражая при этом свое возмущение.

Буквально так я и сделал под аплодисменты Джоан.

— У тебя это получилось великолепно, — сказала она. — Как на сцене. К счастью, мы еще топим камин.

— Мусорная корзинка была бы далеко не так драматична, — согласился я. — Конечно, можно было бы поджечь письмо спичкой и понемногу присматриваться, как оно горит — или присматриваться, как оно понемногу горит.

— Только, когда хочешь, чтобы что-то загорелось, как на зло не получается, — возразила Джоан. — Никакого эффекта не было бы. Жег бы просто спичку за спичкой.

Она встала и подошла к окну, а потом быстро повернулась ко мне.

— Хотела бы я знать, кто это написал.

— Ну, этого мы никогда не узнаем.

— Да, пожалуй, что так. — Она немного помолчала и добавила:

— Я вот начинаю думать и не знаю — так ли уж это забавно. Знаешь, я думала, что.., что нам здесь рады.

— А нам и рады. Это же писал кто-то, у кого пары шариков не хватает…

— Я тоже так думаю. Фу, мерзость!

Она пошла во двор погреться на солнышке. Я курил свою первую утреннюю сигарету и размышлял о том, что Джоан права. Это действительно была мерзость. Кому-то было не по вкусу, что мы на время приехали сюда, кого-то раздражала светлая, молодая красота Джоан, кто-то умышленно хотел сделать больно. Само собой, что лучше всего было относиться к этому с юмором, но в глубине души я знал, что смешного тут мало.

Перед полуднем пришел доктор Гриффит. Я договорился с ним, что раз в неделю он будет меня осматривать. Оуэн Гриффит мне нравился. Смуглый брюнет, не то, чтобы светский лев, несколько медлительный, но зато руки у него были ловкие и ласковые. Он чуть заикался и был немного застенчив.

Чтобы ободрить меня, он сказал, что мое выздоровление быстро подвигается вперед, однако добавил:

— Как вы себя сегодня чувствуете? Мне только кажется или вы нынче действительно не в своей тарелке?

— Вы угадали, — ответил я. — За завтраком мы получили исключительно гнусное анонимное письмо, так что у меня до сих пор противно во рту.

Он поставил свой чемоданчик. Его узкое смуглое лицо оживилось.

— Хотите сказать, что и вы получили одно из этих писем?

Меня это начало занимать.

— А что — это здесь часто случается?

— Да. С некоторых пор.

— Вот как! — сказал я. — А я-то думал, что мы кому-то помешали просто тем, что чужие здесь.