— В общем, знай, я отказался. Об остальном — догадывайся.
— А чего догадываться? Будь я на месте того чернявого или на месте Лебедева, забрал бы тебя на дальнюю разведку не спрашивая. И все-таки — жаль…
Сладков пошел досыпать. Андрей еще долго лежал, прикидывая, как сложится его жизнь в будущем…
Когда Каширин доложил командующему армией о смерти подполковника Лебедева, он встал, прошелся по горнице и долго смотрел в окно, за которым кружились первые, еще несмелые снежинки.
Он стоял нахохлившийся, обмякший и грустный — вспомнился красивый рослый Лебедев. Но что-то в нем дрогнуло, он стал выпрямляться, и, когда отошел от окна, глаза у него сверкали и весь он был уже собранным и решительным.
— В отношении лейтенанта Матюхина и всей вашей легенды нужно еще подумать. Соображения имеются разные. Кстати, дивизия ходатайствует о представлении старшины Сутоцкого к ордену Славы первой степени. А значит, и к офицерскому званию. Ты там разбирался, он достоин?
— Матюхин очень просил меня поддержать это представление.
Командарм кивнул:
— О Матюхине еще подумаем. Пока у меня все.
Каширин козырнул и вышел. Командарм опять стал смотреть в окно.
Вчера, когда он позвонил командующему фронтом, сообщил о «языке» и тактической новинке противника, командующий приказал поблагодарить разведчиков и соответственно наградить. Реляции на особо отличившихся представить лично ему. А сегодня утром он позвонил и сообщил, что забирает воздушных разведчиков на северный участок обороны, значит, сведения оценены по достоинству, и там прекратятся неудачные бои. Но командующий фронтом предупредил:
— Готовься и ты.
Надо готовиться. Надо. Война продолжается, еще будут и смерти, будут неудачи и победы. Теперь можно добывать эти победы малой кровью. Значит, надо больше думать. Где много мыслей, там меньше крови. Вот — разведчики… Подумали как следует и сделали дело практически бескровно. Значит, воевать научились.
Командарм вспомнил гауптмана, его мгновенную нерешительность перед тем, как сообщить об отводе войск в третьи траншеи, как следует оценил неизвестных друзей из немецкого тыла и вскинул голову: «Да, воевать научились, а противник ломается изнутри. Очень характерно то, что так вел себя артиллерийский офицер. Артиллеристы — издавна интеллигенция армии, и, если она задумалась, значит, процесс осмысливания зашел далеко. И то, что австриец, которого, в сущности, не просили давать сведения, стал действовать самостоятельно и даже нашел себе помощников, тоже показательно: допекло. Думать, думать нужно, чтобы поставить себе на службу все эти перемены, сам процесс, происходящий в армии противника. Даже тактическую новинку и ту нужно поставить себе на службу».
Командарм подошел к двери, приоткрыл ее и приказал:
— Вызовите ко мне инженера.
Кое-какие мысли у него уже родились…
