Однажды весной в Италии - [49]

Сент-Роз продолжал выходить по утрам из дома, удрученный непонятным молчанием Луки и отсутствием Мари. Он позвонил Ванде на службу, но она отвечала ему столь же лаконично, как и в первый раз.

Однажды утром, прежде чем встретиться с Сандрой, Сент-Роз зашел в кафе на виа Россини и устроился за столиком против какой-то бродяжки. Это была совсем молодая женщина с увядшим лицом и пустым взглядом. Она вынула из сумки целлулоидную куклу, расстегнула блузку и обнажила грудь, которая, к удивлению Сент-Роза, оказалась очень полной. Сумасшедшая прижала к груди игрушку, одетую в лохмотья, и стала смотреть на нее с нежностью матери, кормящей младенца. Через несколько минут лицо ее изменилось, и на нем появилась злобная гримаса. Она заворчала на своего «ребенка», не желавшего сосать, и в приступе безумия вдруг начала, издавая стоны, бить куклу. Блузка ее при этом расстегнулась до самого пояса.

— Да замолчи же! — крикнул хозяин кафе.

Испугавшись, сумасшедшая привела себя в порядок, засунула куклу в сумку и застыла в неподвижности, лицо ее было в тени, и Сент-Розу показалось, что безумные глаза следят за ним. Когда он возвращался назад, тревога его не покидала. Шел дождь, и пальто у него промокло насквозь. Вернувшись, он не без удивления узнал, что Сандра пришла уже с полчаса тому назад. Он заметил, что она одета более нарядно и элегантно, чем обычно, что на ней длинные серьги из венецианского хрусталя и несколько очень тонких браслетов. И в то же время ему показалось, что она нервничает — возможно, устала от ожидания. Обняв ее, он сразу почувствовал примешавшийся к духам дурманящий запах «грифа». Он спросил, как поживает маркиза. Сандра рассказала ему, что свекровь была потрясена историей с заложниками, что ей стало плохо и пришлось вызвать доктора Марко.

— Она добрая женщина, — сказал Сент-Роз, огорченный этим сообщением.

В эту минуту по улице чеканным шагом прошло небольшое немецкое подразделение, распевая: «Ich hatt einen Kameraden…»[19] Сент-Роз подбежал к окну и застыл, глядя на солдат сквозь тюлевую занавеску. Он вспомнил, что на виа Разелла эсэсовцы тоже пели, даже подходя к месту, где была заложена бомба. Эта подробность едва мелькнула в его сознании, но, повернувшись, он встретил взгляд Сандры и догадался, что ей пришла в голову та же мысль. Она курила сигарету, несколько странно держа ее между большим и указательным пальцами почти у самого рта. Дым стлался легкой волнообразной вуалью, за которой блестели ее глаза.

— Рим — не открытый город, — сказал Сент-Роз, — и это была чисто военная акция! Однако какая варварская реакция!

— Но те, кто совершил покушение, должны были знать, что оно вызовет варварскую реакцию.

К такому соображению, высказываемому очень часто, Сент-Роз обычно относился спокойно, но сейчас оно обожгло его мозг, словно Сандра бросила в него пылающую головешку.

— Если бы я летел на боевое задание, то могли быть те же результаты, то есть погибло бы десятка три немцев. Что же, прикажете отказаться из-за этого от бомбежек? Предоставить нацистам свободу действий?

— В чем тут разница, вы знаете не хуже меня. Немцы не признают за итальянскими антифашистами права воюющей стороны.

Она говорила это очень тихо, почти шепотом, как говорят с детьми, чтобы успокоить, урезонить их, и это возмутило Сент-Роза больше, чем смысл ее слов. Отряд, шедший по улице, уже удалялся. Песня растаяла в воздухе, от нее осталось лишь легкое эхо. Сандра насмешливо проговорила:

— Подойдите к окну. Взгляните. Быть может, вы увидите страшное зрелище — тридцать трупов с оторванными головами и вывороченными в канаву внутренностями.

— Я делаю различие между жестокой солдатской смертью, ибо солдаты — исполнители гнусных приказов, и гибелью ни в чем не повинных людей, которых одного за другим загоняют прямо по трупам в пещеры, ставят на колени и хладнокровно стреляют им в затылок.

— Но разве одно не является следствием другого?

Воцарившуюся затем напряженную тишину нарушала лишь немецкая песня, сейчас еле слышная, как слабое жужжание насекомого.

Сандра сидела в кресле и продолжала смотреть на Сент-Роза, а когда она подносила к губам сигарету, браслеты ее тихонько позвякивали. Сент-Роз думал о том, что их жизнь и их мысли идут в противоположных направлениях. Он видел ее тонкие ноги, с которых были тщательно удалены мельчайшие волоски, ее маленькие уши, поблескивающие серьги, светлый треугольник декольте. Он находил ее красивой, но душевно пустой.

— А вы знаете, — сказал он, — до чего дошла жестокость оккупационных властей. Они отказываются назвать имена заложников! Представляете себе, что означает для семей такая неизвестность?!

— Прекрасно представляю, уверяю вас. Впрочем, имеются списки, которые тайно продают чуть не за десять тысяч лир. Мне с трудом удалось достать один для свекрови.

— Она за кого-то тревожилась?

— Да, за одного старого друга. Очень близкого. Видимо, они были друзьями в молодости.

— Он спасся?

— Нет.

Сент-Роз подумал, что, должно быть, Сандра стала реже посещать эту квартиру из-за состояния здоровья маркизы.

— Если бы вы в тот раз сообщили мне, что у нее горе, я бы навестил ее, — сказал он.