Однажды весной в Италии - [40]

— Он вел себя по-дурацки, — сказал капитан. — Дело того не стоило, но я в его нюх верю.

— Что вы имеете в виду?

— Да то, что человек, который вечером был у скульптора, вовсе не итальянец. Может, он американец итальянского происхождения, сбежавший из военного госпиталя. Он был ранен в ногу.

— А как бы он попал к Филанджери?

Рителли нервно схватил сигарету, которую положил было на край пепельницы, сделал затяжку, потом, держа руку в кармане, подошел к Мари и посмотрел ей в глаза.

— Оставим эту тему, — сказал он довольно резко.

— Вы думаете, ему грозит опасность?

— Какого ответа вы ждете? Я расследования не веду, и я не видел его дела. Тавера был в таком бешенстве, что мог нагородить бог знает что. Во всяком случае, в фашистских кругах он все-таки шишка, и потому его слова имеют вес. Полиция будет все тщательно проверять, а так как он там знает многих…

— Вы хотите сказать, что это может затянуться?

— И может обнаружиться, что этот Филанджери допустил по меньшей мере некоторую оплошность.

— Вы все еще считаете, что его гость внушал подозрения?

Тут Рителли впервые улыбнулся, но какой-то затаенной улыбкой.

— Я думаю, — сказал он, — вы не это хотели сказать.

Мари вдруг показалось, что она и капитан Рителли находятся в зеркальном дворце и зеркала отражают не только их внешний облик, но и мысли, как бы высвечивая их.

— Что вы подразумеваете? — спросила она. — Я пришла сюда в надежде на вашу помощь.

— Все зависит от того, к кому он попал.

Мари назвала адрес, который сказал ей Тавера. Капитан задумался. Из соседней комнаты был слышен стук пишущей машинки. Мари очень хотелось рассказать Рителли о своей встрече с Таверой, о том, что он имел наглость ей предложить и что она ему ответила, и все это в конечном счете для того, чтобы намекнуть, что помощь несчастному Филанджери могла бы быть достойно оценена союзниками, когда они будут в Риме. Но это показалось ей чересчур уж грубым. Человек, вроде Рителли, думала Мари, не захочет компрометировать себя подобного рода хлопотами из опасения, что они могут навлечь на него неприятности. И действительно, в полиции наверняка бы удивились, если бы офицер Итальянской административной полиции вдруг заинтересовался судьбой какого-то Филанджери, ничем не доказавшего своей приверженности существующему режиму. Мари не знала, как уговорить Рителли вмешаться, не находила нужных слов. Но уже то, что он и не думал за ней ухаживать, воспользоваться подходящим случаем, разыграть в ее глазах человека незаменимого, было отрадно. «Если он начнет ухаживать, пускай. К тому же он мне вовсе не противен». Она знала, что нравится мужчинам, но голова у нее от этого не кружилась. Года три назад в нее пылко и страстно влюбился один преподаватель университета, который не жалел денег на букеты цветов, но сделал промах, начав писать ей удручающе сентиментальные письма. Сейчас она терпеливо ждала, наблюдая за капитаном Рителли. Он докурил сигарету и большим пальцем раздавил окурок в пепельнице, словно укусившее его насекомое.

— Знаете что, — сказал Рителли, — попробую туда сходить. Постараюсь разузнать, что там слышно. В конце концов, в тот вечер ведь и я был у пресловутого Филанджери, так что имею все основания поинтересоваться им. Это вполне естественно.

Однако вовсе не этого ждала Мари. Когда она обратилась к Рителли, она рассчитывала, что он мигом поднимет всех на ноги и приведет в действие свои личные связи, чтобы вытащить из беды человека, которым вроде бы восхищался. Мари скрыла свое разочарование, понимая, что между нею и капитаном возникло сообщничество, и за неимением лучшего надо быть благодарной за такое содействие, которое, впрочем, сколь бы ничтожным оно ни казалось, может привести к ощутимым результатам. «Ничего не поделаешь, он хочет проявить ловкость и не торопить события», — подумала Мари.

— Смогу ли я с вами встретиться?

— Я позвоню вам. Вы придете сюда же.

— Благодарю.

— Разумеется, я рассчитываю на вашу сдержанность.

— Да, конечно. Можете не сомневаться.

Он поклонился, любезно проводил ее по коридору до лестницы. Спускаясь, Мари почувствовала уверенность, что Рителли не подведет, и ее волнение стало проходить. В вестибюле после обычного контроля она улыбнулась часовому, который тут же отпустил ей сальный комплимент.

Первые ночи, которые Сент-Роз провел в новой квартире, были тревожными из-за воздушных налетов, но в подвал он не спускался, опасаясь ненужных встреч, хотя привратник сразу же объяснил ему, как пройти туда по черной лестнице. Снятая Сандрой меблированная квартира была бы довольно обычной, если бы не большая кровать с балдахином из розового атласа и стегаными шелковыми валиками — этакое огромное, безвкусное ложе, занимавшее почти всю комнату и наводившее на мысль о распутстве, для которого оно предназначалось. Стены квартиры украшали несколько картин на фривольные сюжеты, но внимание Сент-Роза привлекла лишь одна из них — «Венера», оригинал которой хранился на вилле Боргезе. Лицо Венеры волновало его больше, чем тело — хоть и «жаркое» и пышное, — потому что напоминало лицо Мари.

В результате бомбежек имелись большие жертвы в южных и восточных кварталах города, и газеты об этом упоминали, поносили летчиков-террористов, но в то же время уделяли на своих страницах много места и недавнему извержению Везувия, уничтожившему ряд деревень в окрестностях Неаполя.