Однажды в России - [17]

Наконец, Гена попытался ответить. Но его кулак прилетел в пустоту: Серега отпрыгнул назад. Он ударил еще раз и тоже неточно. Все происходящее казалось ему какой-то дурацкой игрой в драку, и эта игра ему ни капельки не нравилась. Романтики в ней не было ничуть, а было много вонючего пота и ощущение конского волоса, который колол ладонь сквозь перчатку. Гена подумал, что дяде Саше пора бы снова ударить в свой гонг.

Потом откуда-то прилетел еще один Серегин удар. Он был сильнее других и от него зазвенело в ушах, а голова наполнилась ватой. Плакать захотелось еще больше, а ощущение стыда усилилось до размеров памятника Ленину на главной площади Энска.

- Серый, ты полегче, - тихо сказал он. - Еще чего! - сквозь зубы ответил Серега и нанес новый удар. - Что ты его одиночными? Серии проводи, серии! - раздалось над самым ухом. - Голова-корпус-голова... Так, молодец... Голова-корпус... Хорошо... А ты чего стоишь, как мешок с говном? Отвечай, закрывайся. Локти прижми к корпусу. Глаза не закрывай...

Генке было плохо. Голова гудела, как колокол, а Серега был неугомонным звонарем. Голос тренера звучал как будто издалека. Больше всего не свете хотелось, чтобы все тут же, немедленно, кончилось. А еще хотелось сесть на ковер и закрыть голову руками. Но Генка стоял на ногах, потому что рядом скакала Анюта, и проявлять слабость было невозможно. Лучше было умереть. Если не от боли, то от стыда, что у него ничего не получается. Его редкие кривые удары натыкались либо на пустоту, либо на колючие Серегины локти. И в ответ тут же прилетало наказание за то, что открылся.

- Хватит прямыми. Давай хук... Сбоку бей... Хорошо. От корпуса давай, от корпуса, с разворотом... Постой...

Генка почувствовал на своем плече тяжелую руку дяди Саши.

- Ты как? Жив еще?

Генке хотелось сказать, что он умер, и чтобы на похороны позвали Аню. Он даже попытался улыбнуться и тут почувствовал, что верхняя губа разбита.

- Жив, - сказал он, и тут же получил удар, который на фоне других колокольных ощущений грянул, как царь колокол...

...Этот удар неожиданно помог. Внутри вдруг разлилась холодная, звонкая пустота. В глазах потемнело, а тело стало таким легким, будто было нарисовано на промокашке. Все вокруг замедлилось, как в кино. Вот Серега медленно замахивается. У него открыта вся голова, и у Генки есть время тщательно прицелиться. Спешить некуда.

Его движение начинается не от плеча, как раньше, а откуда-то из живота, где теперь легко и пусто. Невесомая рука подхватывает волну и несет дальше, чтобы разбить ее о мол Серегиной физиономии. Хотя сейчас это не физиономия. Это - мишень. Цель. Мол.

От точного и сильного удара Серега отлетает назад и падает. Генка подбегает к нему и ловит себя на мысли, что хочет добавить еще, ногой по ребрам, по голове... Но из пустоты, которой наполнено тело, доносится далекое "Нельзя!"... И он останавливается и пританцовывает около Серого, ожидая, пока тот поднимется. И Серега поднимается, и в его глазах Генка видит ту же черную хохочущую силу, которая наполняет его самого.

Ему весело. Серега тоже улыбается своими черными мертвыми зрачками.

И друзья начинают драться всерьез.

Ни один, ни другой не чувствуют боли. Потому что их головы уже давно состоят из этой боли. Внутри них, из незрячей глубины, поднялись безымянные немые бойцы. Они теперь управляют невесомыми телами, и они презирают немощь мальчишеских фигурок, потому что способны на большее. Где-то на периферии взгляда мелькает весь остальной мир: внимательный взгляд дяди Саши, удивленные лица других мальчишек, раскрытый рот Анюты.

Они наносят удары и пропускают их. Им обоим странно, что нет никакой боли, только мрачное веселье и желание продолжать праздник до бесконечности. Время вокруг замерло, и ребята из своего летящего мгновения вольны по-своему разрисовать черно-белую фотографию...

Удар... Еще... Еще... Ха!..

Потом свет гаснет совсем. На глаза откуда-то сверху падает темнота, и в ней все звуки становятся ватными. Блаженная легкость превращает тело в воздушный шарик...

- Хорош, орлы... - доносится издалека. Это голос дяди Саши, и его почти не слышно. - Хорош, говорю!..

Голос тренера приближается, потом и вовсе раздается где-то внутри головы. Тот, кто теперь живет внутри Генки, ненавидит этот голос, который прогоняет его обратно в темноту. Но голос сильнее... Потом голос обрастает плотью. Взрослая, тяжелая, рука ложится на ватное генкино плечо и властно отодвигает всего Генку куда-то в сторону от праздника...

- Хорош. Брейк... Молодцы, ребята... Для первого раза достаточно.

Генка как будто открывает глаза, хотя понимает, что и прежде не закрывал их. Зрение возвращается полосами, будто кто-то медленно поворачивает жалюзи. И вместе со зрением приходит страшная, вся изрезанная тупыми ножницами, боль. Болит живот, болят руки, но больше всего досталось голове. Она вся состоит из боли и тяжелеет с каждой секундой. Теперь, как никогда, хочется лечь и уснуть. Но нельзя...

Очухавшись, Генка увидел перед собой Серегу. На того было страшно смотреть. Кровь из разбитого носа залила всю майку. Она была даже на перчатках, и Генка не сразу понял, что кровь на перчатках - его собственная. Все серегино лицо было как будто вылеплено из пластилина. В разных местах появились выпуклости, которым на нормальном лице быть не положено. Вокруг глаза медленно наливался синяк...