Однажды ночью в августе - [28]

По фотографиям в газетах эти зеваки знали о вызывающей красоте Анны, и сначала их несколько озадачило то, что эта невзрачная простушка с косой до пояса приходилась ей родной сестрой. Когда в прессу просочился слух о помолвке Марии с двоюродным братом обвиняемого, желание выведать об этой девушке побольше лишь возросло. Но, даже сгорая от любопытства, никто из публики – включая нескольких журналистов, освещавших судебный процесс, – не осмелился приблизиться к ней. Мария точно знала почему: все эти зеваки просто боялись заразы.

Один за другим свидетели поднимались на кафедру и давали показания.

Так, доктор Киритсис, который присутствовал на суде только в первый день, показал, что убийца, по-видимому, стрелял в упор. Одна пуля прошла насквозь, задев легкое жертвы. Другая попала ей прямо в сердце и стала причиной смерти. Доктор Киритсис подтвердил, что Анна скончалась на месте.

Пока он говорил, Мария не спускала с него глаз. Прошло несколько недель с тех пор, как они виделись в последний раз, и разлука с любимым причиняла девушке не меньше страданий, чем все, что случилось с ней за последние месяцы. Мария знала, что Киритсис должен будет вернуться в Ираклион, как только суд закончится.

Работников поместья попросили рассказать о характере Андреаса. Один описал своего хозяина как вспыльчивого и недружелюбного человека. Второй подтвердил, что Вандулакис частенько впадал в неистовый гнев, если кто-то из его подчиненных действовал не по инструкции. Эти свидетельские показания принадлежали Антонису.

Те, кто выступал в защиту Андреаса, утверждали, что обвиняемый был мягким, довольно замкнутым человеком, не склонным к насилию. Мария решила, что говорить так об Андреасе их заставляло желание сохранить свою работу в поместье.

На утро третьего дня адвокат Андреаса пригласил дать показания главного свидетеля защиты. Это был кумбарос, то есть шафер, Александроса Вандулакиса, а также крестный отец Андреаса. Этот восьмидесятилетний старик, сам бывший судья, говорил с таким жаром, что все слушали его, открыв рот. Практически весь процесс Андреас просидел, мрачно уставясь перед собой, словно прикованный к своему месту. Однако во время пылкой речи своего крестного он поднял голову и посмотрел на говорящего.

– Выслушав показания свидетелей, все мы, надеюсь, понимаем, что вина за случившееся лежит на женщине, – заявил кумбарос Александроса. – Подобное поведение спровоцировало бы любого мужчину на отчаянный поступок. Наглость этой женщины, ее бесчестье и безнравственность стали причиной ее смерти. Я знаю семью Вандулакис вот уже много лет, а этого прекрасного человека, который сидит сейчас перед вами, я знаю всю его жизнь. Это порядочная семья. Приличная семья. Семья с высокими моральными принципами. Принципами, которые семьи, подобные этой, обязаны соблюдать! И основной моральный принцип – величайший из всех – защита своего филотимо[12]. – Старик сделал особое ударение на последнем слове, так хорошо знакомом каждому греку. – Защита своей чести и достоинства!

На мгновение в зале воцарилась тишина. Каждый критянин понимал, что значит филотимо для такой семьи, как Вандулакисы. В глазах этого последнего свидетеля оно служило оправданием убийства неверной жены.

Мария с отвращением слушала выступление этого напыщенного старика: то, какими словами он описывал ее сестру, и то, как оправдывал убийцу. Она едва могла усидеть на месте. Краем глаза Мария наблюдала за отцом: он оставался совершенно неподвижен. Девушка, сцепив пальцы, положила обе руки себе на колени и не сводила с них взгляда. Ей пришлось чуть ли не до крови закусить губу. Ее щеки и шея пылали от гнева, и Мария испугалась, что может упасть в обморок. Со стороны небольшой группы жителей Плаки, которые также присутствовали на суде, но сидели чуть поодаль от Марии с Гиоргосом, послышался неодобрительный ропот.

Перед вынесением приговора был объявлен небольшой перерыв, во время которого всех попросили выйти на улицу. Мария нашла скамейку для своего отца прямо за углом здания суда. Она усадила на нее Гиоргоса, а сама решила немного прогуляться. На соседней тихой улочке девушка заметила церковь. Входная дверь была открыта, и Мария поспешила войти внутрь.

Поцеловав икону при входе в церковь, Мария прошла на задний ряд скамеек и в полумраке, царившем там, опустилась на колени. Эмоции, бушевавшие внутри ее, мешали Марии сосредоточиться на молитве. Между ней и Богом встал гнев, который девушка была не в силах обуздать. Она хотела испросить прощения для Андреаса, но сама мысль об этом была ей противна. Мария не могла сдержать слез, когда пыталась ответить сама себе на вопрос, почему такое преступление следует простить. Была ли она единственной – помимо отца, Николаоса Киритсиса и горстки деревенских жителей, – кто считал, что ее сестра не заслужила такой смерти? Неужели остальные присутствующие в зале суда верили, что подобное наказание вполне оправданно?

Мария услышала, как скрипнула входная дверь, обернулась и увидела священника. Девушка встала, перекрестилась и быстро покинула храм. Тем временем на улице начался дождь. Мария плохо знала Неаполи, свернула не туда и вновь оказалась перед входом в церковь. Когда она наконец вышла к зданию суда, ее отца уже не было на той скамейке, где Мария его оставила. Встревоженная и расстроенная, девушка поспешила войти внутрь. Как только она очутилась в зале суда, двери за ней тут же закрыли – судья и присяжные уже вернулись на свои места. Мария успела вымокнуть под дождем, и теперь с ее волос капало.