Однажды на краю времени - [93]

Из толпы послышался одобрительный ропот.

Шериф нагнул массивную голову и, стараясь не встречаться глазами с Долли, проворчал:

– Черт возьми, Долли, я всего лишь выполняю…

– Я заплачý, – вмешался я.

– Э… что это? – уставился на меня Том Свалка.

Я снял свой заплечный мешок из прочной гномьей ткани, расшитой шелковыми орхидеями, – работа древесных эльфов – и отдал копье нескладному юнцу, который едва не уронил его от изумления. Это был ты, верно? Я так и подумал. Древко копья было из черного дерева, гораздо более тяжелого, чем казалось на вид.

Прикрученный к раме вместе с колчаном и обломками того, что когда-то было отцовским мечом, лежал кожаный кошель. После долгих лет торговли с эльфами я теперь плохо знал цену одной монеты по сравнению с другой. Но точно знал, что этого должно быть достаточно. Эльфы всегда щедро раздают вещи, не имеющие для них значения. Я отдал кошель сестре.

– Возьми, сколько нужно.

Долли стояла с кошелем в протянутой руке, не пытаясь его открыть.

– Кто ты? – со страхом спросила она. – И что это за человек, скрывающий лицо под маской?

Рука поднялась сама собой – я и забыл о маске. Теперь, когда она больше была не нужна, я снял ее. Свежий воздух коснулся лица. Голова закружилась почти до тошноты – настолько я не привык стоять без маски перед такой толпой.

Долли уставилась на меня.

– Уилл? – спросила она наконец. – Это правда ты?

Когда деньги были пересчитаны трижды и прутья от метлы, прибитые шерифом над порогом, были сорваны и растоптаны, семья и соседи сгрудились вокруг и отвели меня в общую комнату «Щуки и бочонка», где предоставили почетное место у очага. Воздух был душным, я плохо соображал. Но никто ничего не заметил. Меня засыпали вопросами, так что не было никакой возможности отвечать. Каждый старался назвать свое имя, выкрикивая:

– Вот уж не ожидали!

– Разве ты предполагал, что маленький Сэм превратился в такого здоровенного громилу?

Слушая это, многие ревели от смеха. Кто-то посадил мне на колени ребенка, мальчика, который сказал, что его зовут Пип. Еще кто-то снял с колышка лютню и завел песню.

И неожиданно в зале начались танцы. Я невозмутимо наблюдал за этими темными, незнакомыми людьми, потными, отяжелевшими. После многих лет, проведенных среди светлого народа, все они казались грузными и приземленными. Жар исходил от их тел, как пар от котла.

Женщина с лучистыми лукавыми глазами подняла меня с табурета, и я вдруг тоже оказался среди танцующих. Пламя отбрасывало причудливые тени на стену за моей спиной, и тени тоже танцевали, передразнивая мои неуклюжие шаги.

Все казалось таким знакомым и одновременно чужим. Время сделало незнакомыми и состарило по-прежнему дорогие мне лица из моей юности каким-то странным, трогательным образом. Словно и таверна, и сам Мост были всего лишь искусными подобиями подлинных, лишенные убедительности и все же способные разорвать сердце. Мое детство виделось противоестественно ясным, таким же близким, как комната, в которой я сидел. Словно я никогда не уезжал. Все годы между детством и сегодняшним днем казались сном.

– Ты не знаешь, кто я, верно? – спросила женщина.

– Конечно знаю, – солгал я.

– Кто же я тогда?

Она отпустила меня и, подбоченившись, отступила.

Приняв вызов, я впервые по-настоящему взглянул на нее. На ней была блузка, драпировавшаяся свободными складками. Пухленькая особа с большими коричневыми веснушками на лице и предплечьях. Она скрестила руки так, что груди едва не вылезли из выреза. И рассмеялась, когда я смущенно покраснел.

Ее смех поразил меня, как звон большого колокола.

– Бекки! – вскричал я. – Клянусь Семерыми, это ты! Я никогда не ожидал…

– Не ожидал, что я так растолстею, верно?

– Нет-нет, – запротестовал я, – это вовсе…

– Ты дурень, Уилл Трактирщик. Но это не самое плохое качество в мужчине!

Она потянула меня в тень под лестницей, уединенное местечко, где стояла небольшая скамейка. Мы долго говорили. И под конец беседы она показалась мне неудовлетворенной. Я не мог понять, в чем дело, пока она не сунула руку между моих бедер, проверить, что у меня там. Мой стержень, однако, оказался мудрее меня и встал, чтобы приветствовать ее.

– Что ж, это начало, – сказала она. – Остывшие блюда не закипают через минуту.

Бекки оставила меня.

Ты выглядишь расстроенным. Бекки – твоя мама, верно? Если хорошенько присмотреться, в твоих глазах тот же блеск, а в изгибе рта скрывается тот же чертик. Но она теперь вдова и, следовательно, может делать все, что ее душеньке угодно. Но я не стану пугать тебя подробностями нашего с ней разговора.

Где моя трубка? Что случилось с моим кисетом? Спасибо. Я бы давно уснул, если бы не она. Последние остатки маргакасайи, еще существующей в мире. Со мной умрет даже память о ней, поскольку в мире людей больше нет эльфов. Они нашли парикасайю, «окончательное исчезновение», как сказал бы ты, а возможно, «конец всему». Знаешь, что «амр’рта скандайакса» означает «бессмертное племя эльфов»? Какая ирония – знать, что только нам известно, как это расшифровать.

Может, я был не прав, убив дракона.

Может, он – все, что удерживало их от забвения.

Когда мы делили видение Какаравартена о Великой Азуре и гигантах, работающих с замкнутыми, спокойными лицами, осознавших вину и смирившихся с наказанием, говорящих со своим королем Борамоханагарахантом, почти наступил рассвет. Какаравартен снова пустил трубку по кругу.