Однажды на краю времени - [52]

Пигги побежал вперед и плюнул в пропасть.

– Эй, а помните, что Никсон сказал, когда мы сюда прибыли? «А падать тут далековато». Вот это мужик!

Донна прислонилась к стене. Из-за легкой дымки воздух казался серым, а по центру и вовсе грязно-коричневым, словно кто-то выжег у нее в глазу мертвое пятно. Когда она посмотрела вниз, то инстинктивно надеялась найти там землю, но за Краем не было ничего, кроме неба. Тут и там парили легкие облачка, и никаких летучих змеев, кольцами завивающихся в воздухе. По идее, Донна должна была почувствовать разочарование, но на самом деле ничего другого не ожидала. Она повидала уже немало чудес природы и знала, что на каждый водопад, гейзер и живописный пейзаж обязательно приходятся линии электропередач, заборы и парковки, только на открытки они не попадают. Расс, нахмурившись, напряженно смотрел вперед и чем-то напоминал ястреба. Он едва заметно двигал челюстью, и Донна очень хотела узнать, что же он там высматривает.

– Эй, гляньте, чего я выискал! – завопил Пигги. – Тут лестница!

Они подошли к нему и встали на вершине железной лестницы, довольно обыденной на вид. Та зигзагом уходила вниз по склону утеса к бесконечно далекому и несуществующему Дну, постепенно растворяясь в дымчатой синеве. Тихо, как будто удивившись собственной находке, Пигги сказал:

– А как вы думаете, что там, внизу?

– Есть только один способ это узнать, правда? – ответил Расс.

Он пошел первым, за ним Пигги, а последней – Донна, ступеньки глухо позвякивали под их ногами. Камни покрывали неразборчивые граффити, выцветшие от времени и непогоды. Желтые, черные и красные буквы, нанесенные краской из баллончика. Железное ограждение покрывали выжженные или процарапанные то ли ножом, то ли гвоздем слова, стрелки и треугольники: «JURGEN BIN SCHEISSKOPF», «МОТЛИ КРЮ», «СМЕРТЬ САТАНЕ», «ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ АМЕРИКА». Уже через семнадцать ступенек пришел черед первой площадки. Ее покрывал толстый слой коричневых бутылочных осколков, кусков раскрошившегося бетона, сигаретных окурков и влажного, расплывшегося картона. Лестница повернула на сто восемьдесят градусов, и подростки пошли дальше.

– Вы когда-нибудь фугу ели? – спросил Пигги и, не став дожидаться ответа, сразу продолжил: – Это японский ядовитый иглобрюх. Его надо готовить очень осторожно – у них там повара даже сдают специальные экзамены по приготовлению такой рыбы, и все равно от нее умирают несколько человек в год. Считается, что это большой деликатес.

– Не может что-то быть настолько вкусным, – заметил Расс.

– Дело не во вкусе, – с энтузиазмом пустился в объяснения Пигги. – А в яде. Понимаешь, если все правильно приготовить, то в сасими остается небольшое количество яда и ты получаешь пороговую дозу. Губы и кончики пальцев холодеют. Немеют. Вот так ты понимаешь, что тебе продали настоящую рыбу-фугу. И вот так ты понимаешь, что прямо сейчас стоишь на грани между жизнью и смертью.

– Я уже на грани, – ответил Расс и, казалось, сильно удивился, когда Пигги засмеялся.

В небе плыла полная луна, бледная, как ледяной диск, тающий в голубой воде. Она прыгала вслед за ребятами, а они спускались, пинали пустые бутылки в пенопластовых обертках, давили пачки из-под «Мальборо» или с хрустом раскалывали свечи зажигания. На одной из площадок нашли погнутую тележку из магазина, и Пигги, поднапрягшись, перекинул ее через перила. Он понаблюдал за тем, как та падает, и заметил:

– Там, наверное, до фига всякого мусора.

Вокруг слегка пахнуло мочой.

– Внизу будет лучше, – сказал Расс. – Мы почти у самой вершины, сюда люди часто спускаются выпить после работы.

Он пошел дальше. Далеко в стороне из промышленной трубы извергался коричневый поток, изливался в пространство, расширяясь, а потом медленно распадался, превращаясь в туман всех цветов радуги, – чары расстояния создавали из него красоту.

– И как далеко мы собираемся идти? – спросила Донна, предчувствуя недоброе.

– Не трусь, сестренка, – захихикал Пигги. Расс промолчал.

Чем ниже они спускались, тем затрапезней становилась лестница и тем опаснее. В ограждении зияли дыры. Там, где отвалилась краска, болты, крепившие ступени к скале, напоминали ржавые шишки размером с грецкий орех.

Сумчатые животные с игольчатыми когтями угрожающе чирикали из ниш в скале, когда ребята проходили мимо. Пучки травы и беловато-серой горечавки росли в трещинах, заполненных лессовой породой.

Шли часы. У Донны все сильнее болели ступни, икры и поясница, но жаловаться ей не хотелось. Постепенно она перестала смотреть вниз, через перила, и вверх, в небо, и вместо этого уставилась себе под ноги – ступени мелькали перед глазами – и одной рукой шлепала по перилам, иногда судорожно за них хватаясь. Донна чувствовала себя потной и несчастной.

Дома ее ждал незаконченный доклад о Трехдневном инциденте в марте 1810 года, когда французские оккупационные войска по приказу самого Наполеона палили из пушек через Край в пустоту. Они хотели создать ливневые шторма невиданной силы и тем самым уничтожить своих противников, но подняли лишь легкую пороховую дымку. Самая большая неудача в истории, связанная с контролем климата. И этот спуск такой же бесполезный, подумала Донна, бесконечное и утомительное упражнение без всякого результата. Как и вся ее жизнь, впрочем. Каждый раз, когда отца переводили на новое место, она давала себе слово измениться, любой ценой стать другим человеком… даже если – нет, в особенности если – это значило, что придется изображать кого-то, кем она не была. В прошлом году, когда они жили в Германии, Донна поехала покататься с местным ухажером в его «альфа-ромео» и не стала удовлетворять парня руками, а взяла в рот. Тогда она подумала, что вот теперь все изменится. Но нет.