Однажды летом - [92]

Он так и сделал. Там, за глыбой, он это чувствовал, таилась угроза.

Осмелившись выглянуть, он увидел очертания того, кто скрывался в ночи, когда убивали маму. Джереми ощутил его присутствие. Он съежился, пытаясь побороть желание заплакать, броситься бежать.

Бежать было некуда — разве что навстречу смерти.

— Джереми.

Это был голос, который он слышал во дворе дома. Это был не тот шепот, что разбудил его и приказал двигаться. Теперь он понимал, что голос существовал реально.

— Иди сюда, мальчик.

Впереди произошло какое-то движение, и Джереми увидел, как что-то сверкающе-серебристое прорезало темноту. Он с ужасом осознал, что это был за предмет: нож — длинный и острый.

Возможно, тот самый нож, которым убивали его маму. Нож, которым хотели убить и его.

Джереми почувствовал тепло, разлившееся между ног, и понял, что описался. Стыд смешался в нем с ужасом. Он громко всхлипнул.

Впереди раздался странный звук — как будто кто-то принюхивался. Внезапно темноту прорезали два луча света. Фары автомобиля. Джереми открыл рот, чтобы крикнуть.

— Не шуми, — ласково предупредил голос.

Джереми закрыл рот.

Видение как будто поколебалось и вдруг вспорхнуло, как птица, и растаяло. Раздался звук захлопнувшейся двери. Джереми опять остался один в темноте.

Только на этот раз он встретил темноту как друга.

47

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Рейчел неотлучно находилась у больничной койки отца, держа его за руку и моля Господа о его выздоровлении, хотя умом и понимала, что грешно отказывать отцу в Облегчении, которое могла даровать ему смерть. И все-таки Рейчел молилась. Она не хотела отпускать отца.

Элизабет, которая спала на полу возле кровати Стена, чувствовала себя не лучше. С белым, как полотно, лицом, испуганным взглядом смотрела она на мужа, бессвязно отвечая на вопросы докторов. Рейчел, взявшая на себя миссию общения с врачами, отчаянно пыталась вникнуть в то, что они говорили. Потом, как могла, пересказывала суть Элизабет и Бекки.

Бекки, разрывавшаяся между отцом и детьми, оставалась в больнице, когда обессилевшую Рейчел Джонни уводил домой, заставлял поспать хотя бы несколько часов. От намерений ночевать во дворе Уолнат-Гроува ему пришлось отказаться, поскольку теперь Рейчел проводила ночи в больнице. Днем она приезжала к Джонни, как к себе домой, квартира его была ближе к больнице, к тому же там Рейчел могла хотя бы недолго побыть с ним. Он держал ее в объятиях, когда она спала, вытирал ей слезы, когда она плакала, заставлял есть, когда она отказывалась от еды.

Джонни взял на себя заботу о бедных женщинах, возил их на машине из больницы домой и обратно, поскольку сами они были слишком измотаны, чтобы садиться за руль. Он привозил им еду, если не удавалось уговорить их спуститься в кафе, чтобы перекусить. Покупал мыло, зубные щетки и пасту в больничной аптеке, когда после первой ночи, проведенной у постели больного отца, они совершенно ничего не соображали. Но самое главное — он был для них опорой, они чувствовали его мужское плечо, на которое можно было опереться.

Даже Элизабет прониклась уважением к Джонни. Не раз она признавалась в том, что не представляет, как бы они обходились без него. В этой сумятице известие о помолвке Рейчел она восприняла спокойно. Собственно, Рейчел и не объявила об этом, но вышло так, что в больницу к Стену она прибежала со сверкающим на пальце кольцом, и Элизабет, хотя и в полувменяемом состоянии, не могла не заметить этого.

Между тем жизнь за стенами больницы шла своим чередом. Друзья и знакомые Грантов вереницей стекались в приемную, но к Стену пускали лишь членов семьи. Чаще других заходили Кей, Сьюзен Хенли, наведывались и приятельницы Элизабет. Даже Роб прислал цветы, и Рейчел оценила этот жест. Она вдруг поняла, что в такое тяжелое время им с Элизабет и Бекки как никогда нужно было человеческое участие. Посетители любезно держались с Джонни, чей статус члена семьи стал притчей во языцех. Рейчел впервые оценила преимущества городского телеграфа сплетен, который разнес весть об их помолвке. Самой ей было сейчас не до этого. К тому же у нее вряд ли нашлись бы силы объяснять друзьям и знакомым причины присутствия Джонни в больнице.

В школе Рейчел нашли замену на все время ее отсутствия. Из Луисвилла приезжал однажды Майкл навестить Стена, но прием, который ему оказали Элизабет и Рейчел, был настолько холодном, что он пробыл в больнице всего лишь минут десять. Бекки, появившаяся чуть позже с воспаленными от слез глазами, рассказала, что Майкл заезжал в Уолнат-Гроув повидать девочек и после его отъезда Лорен спросила, как долго будет длиться бракоразводный процесс, поскольку она уже устала. Этот бесхитростный вопрос довел Бекки до слез.

Делами в магазине по-прежнему заправлял Бен, который согласился остаться: ему светила солидная прибавка к жалованью и доля в прибыли, к тому же было обещано, что Харрис прекратит работу. Джонни не имел ничего против своего увольнения. Дождавшись только известия об улучшении состояния здоровья Стена, они с Рейчел собирались навсегда покинуть Тейлорвилл.

Сержант Уитли, будучи одним из многочисленных приятелей Стена, тоже навестил его в больнице. Ему, как лицу, облеченному властью, доктора разрешили пройти к больному в палату. Уитли рассказал, что прогресса в расследовании пока нет, однако была и неутешительная новость: Джереми Уоткинс, судя по всему, сбежал из дома. Во всяком случае, мальчик исчез, и его отец и бабушка были в отчаянии. И не то чтобы сержант подозревал неладное — убийств детей Тейлорвилл еще не знал, — но беспокойство не оставляло его. Услышав заверения Рейчел и Джонни в том, что они не видели Джереми со дня похорон матери, сержант Уитли плотно сжал губы и кивнул головой. Конечно, мальчугану нелегко было прижиться в доме отца, где обстановка была далека от идеальной, и сержант вполне понимал естественное желание Джереми сбежать и все-таки не исключал никаких неожиданностей.