Одна судьба на двоих - [15]

— Нет, нет, — повторял он, обнимая ее, — моя вина куда больше твоей. Я был глух и слеп к вашей с Мартином жизни. Только после твоего визита ко мне я заинтересовался его операциями. И выяснил, что он имеет дело с весьма непредсказуемыми личностями. Его смерть лишь подтвердила это. Я знаю их, знаю, как они опасны.

Если он знает их, почему так трудно разыскать Джереми? Почему его люди рыскают по всему городу и даже по всему штату в поисках мальчика? Зачем он призывал на помощь ответственных сотрудников своей фирмы изо всех стран мира, а пилоту своего личного самолета приказал взять на борт оружие? И почему, в конце концов, Каттер отказался отвечать на все ее вопросы, настаивая на том, что, чем меньше ей будет известно, тем лучше?

Так она лежала в темноте, перебирая в памяти дорогие ее сердцу воспоминания и жуткие ночные кошмары.

Ей вспомнился день, когда родился Джереми. Она чуть не умерла, боль была невыносимая, она кричала и в муках призывала Каттера, а когда он через несколько дней приехал, допустила, чтобы Мартин выгнал его. Хотя больше всего на свете хотела остаться с Каттером.

Она вспомнила также, как у Джереми прорезался первый зуб, как он сказал первое слово, как впервые влез на дерево и как, упав однажды с дерева, сломал руку. В три года сын уже читал книжки и умел рисовать персонажей из любимых мультфильмов. Он всегда старался во всем быть первым и поступил сразу в третий класс школы. Мартину достижения мальчика были неприятны — они напоминали ему о старшем брате. По этой же причине ему претила любознательность Джереми, его стремление все понять, во все вникнуть.

Каттер, наверное, гордился бы успехами сына, но ему так и не довелось стать свидетелем ни одного «первого раза». А теперь, не дай Бог, Каттер, быть может, так и не узнает Джереми!..

Жив ли он еще? В ее ушах стоял его истошный вопль, услышанный перед тем, как похититель положил трубку.

Много часов спустя, когда Каттер возвратился, Чейенн продолжала лежать без сна.

— А Джереми? — прошептала она, приподнимаясь на локте, когда Каттер вошел в комнату и, устало опустившись на стул рядом с кроватью, зажег лампу на тумбочке.

Золотистый свет, упав на них обоих, заиграл в черных волосах Каттера и высветил темные круги под утомленными, запавшими глазами. Непонятно почему, но ей вдруг захотелось коснуться его, нежно погладить по голове, броситься в его объятия и успокоиться хоть на миг. Но какая-то часть ее существа решительно восстала против этого.

— Пока ничего, — промолвил он, с мрачной улыбкой беря с тумбочки книжку в пестрой обложке. — Как ты можешь читать эту чушь?

— Мне нравится счастливый конец, — прошептала она.

Он промолчал.

— Но есть хоть какой-нибудь прогресс? — спросила она.

С непроницаемым лицом он положил книжку на место.

— Я же говорил тебе — не спрашивай. Нет ничего хуже обманчивых надежд. Для нас обоих. Как только что-нибудь прояснится, я тебе тут же скажу. Звонков никаких?

Она горестно покачала головой.

Он пошел в ванную и включил воду. Сразу почувствовав себя одинокой, Чейенн окликнула его:

— Что ты там делаешь?

Он молчал; комната без Каттера показалась ей совсем уж невыносимой, и она пошла следом за ним, как преданный щенок за своим хозяином.

Каттер сидел на краю ванны, наполненной душистой пеной, и пробовал рукой воду, не горячая ли. От его доброй улыбки у нее сразу потеплело на сердце.

— Ты совершенно измучена. Если тебе не спится, прими по крайней мере ванну, — сказал он озабоченно.

— Нет!

Небо за окном порозовело. Вставало солнце. На магнолии появился новый бутон.

— Сейчас около шести, — продолжал Каттер. — Впереди длинный трудный день. После ванны ты спустишься вниз, а я приготовлю нам завтрак.

— Но мне совсем не хочется есть, и я... — запротестовала Чейенн, хотя его милая заботливость была ей очень приятна.

— Знаю. Я тоже не испытываю особого голода, и тем не менее мы оба поедим. Потом выйдем прогуляться в твой садик. И ты расскажешь мне о шалостях Джереми и о том, как он лазил на деревья.

Ей и в голову не пришло бы есть, принимать ванну, пить и гулять, когда Джереми похищен, но раз так хотел Каттер, она больше не возражала. Лишь бы не быть в такой страшный момент одной! Он разделял ее горе, тяжкое бремя становилось как бы легче, и у нее даже появлялись проблески надежды.

После прогулки усталость усилилась, и Каттер прилег в библиотеке на диван, предложив ей лечь рядом — он с финансовым журналом, она, как обычно, с пустяковым триллером. Вскоре, однако, глаза ее стали смыкаться, и, уронив книжку, Чейенн откинулась на диванную подушку.

В предыдущие семь лет не раз случалось, что ночью она просыпалась оттого, что ей снился Каттер. Как же она поразилась сейчас, обнаружив при пробуждении, что спала, крепко прижавшись к нему. Голова ее покоилась на его плече, пальцы лежали на бедре. А его рука — на ее груди.

Так, доверчиво обнявшись, они спали на острове. При мысли об этом Чейенн обдало жаром. Она притаилась как мышка, чтобы не разбудить Каттера, но он каким-то шестым чувством уловил перемену в ней и раскрыл сонные глаза.

— Чейенн! — пробормотал он нежно. — Ты здесь, любимая? Любимая?