Одна сатана - [2]

Закончив работу, она принесла чашку, наполовину заполненную кипятком, и собралась было разбавить его холодной водой, как клиент окунул туда руку.

— Осторожно! — вскрикнула Жинет. — Обожжетесь!

— Пустяки, — сказал он, даже не поморщившись.

Он шевелил пальцами в едва ли не кипящей воде и блаженно улыбался. Живет смотрела на него в растерянности. Уже в состоянии приятной усталости она снимала шпателем распаренную кожицу.

— Никогда меня не обслуживали так хорошо! — сказал неизвестный на прощание.

Он дал ей столь щедрые чаевые, что она чуть не отвесила ему поклон.

* * *

Вечером в среду, когда Жинет трудилась над левой рукой мсье Креси (какое удовольствие приводить в порядок пальцы патриция!), дверь в салон отворилась, пропустив улыбающегося мужчину с брюшком. Это был памятный ей клиент. Он что-то забыл? Как будто нет; он направился прямо к кассе и попросил поставить его в очередь к м-ль Жинет. Она бросила взгляд на пальцы вошедшего и сразу заметила, что ногти были той же длины, что и в предыдущий визит. Всего только через три дня! Возможно ли это? Она продолжала работу с такой нервозностью, что мсье Креси, раненный очень скоро ее неловким движением, вынужден был сделать ей внушение. Униженная таким образом впервые за свою долгую карьеру, она принялась ваткой промокать капли крови, выступившие на мизинце пострадавшего. Он ушел с нахмуренным лицом, но это почти не взволновало Жинет: все мысли ее были обращены к неизвестному, уже сидевшему напротив.

— Как быстро они у вас отрастают! — негромко сказала она, рассматривая руку, которую клиент уложил на подушечку.

— Время — понятие относительное, — откликнулся он с усмешкой, образовавшей круги морщин на его лице.

Она не поняла, что он хотел сказать; пожевав губами, она выбрала самые прочные щипцы из своей корзиночки. Наученная опытом, Жинет на этот раз обрабатывала ногти уже не с такими трудностями. Через час они снова имели парадный вид. Округло обрезанные, подкрашенные розовым камнем, начищенные замшей, они отражали свет, как маленькие зеркала.

— До послезавтра, — бросил он, поднимаясь.

Она посчитала это шуткой, но через день он снова был перед ней — с лукавой улыбкой в уголках губ и ногтями, выступавшими на полсантиметра над пальцами.

— Это неслыханно! — прошептала она. — Я ничего подобного не видела с тех пор, как занимаюсь своим ремеслом! Вы советовались с врачом?

— А как же! — воскликнул он. — С десятью, нет, с двадцатью врачами!

— Что же они вам сказали?

— О, полное единодушие: это говорит об отличном здоровье!

Шутил ли он? Был ли откровенен? Он порождал в ней беспокойство, и в то же время она испытывала живейшую радость, держа на коленях эту когтистую горячую руку. Он назвал себя в кассе: мсье Дюброй (фамилия, внушающая доверие, подумала старая дева) и попросил записать его к м-ль Жинет через два дня на полседьмого.

Если бы ногти этого человека не росли столь быстро, она могла бы посчитать, что он ведет любовную осаду. Но каждый раз он возвращался лишь за тем, чтобы сделать маникюр. Осознание этого успокаивало Жинет и вместе с тем вызывало досаду. Она говорила себе, что он растратит все свое состояние на уход за ногтями. Хотя они виделись часто, Жинет не отваживалась спросить о его личной жизни, о делах.

А он, со своей стороны, был не из словоохотливых, большая часть ее работы проходила в молчании. Это лишь усугубляло смущение Жинет.

Коллеги подтрунивали над ней. Называли мсье Дюброя ее «клиентом № 1», «воздыхателем» и даже — это было так неумно и зло — ее «вросшим ногтем». Она краснела, пожимала плечами, но, по правде говоря, ничего ей не льстило больше, чем этот взрыв интереса к ее личной жизни — первый раз за все время работы в парикмахерском салоне. Мысли о мсье Дюброе не покидали ее ни днем ни ночью. Она хотела бы посвятить себя исключительно уходу за его ногтями, не теряя времени на других клиентов.

Когда он давал ей чаевые, у нее возникало желание отказаться от них, потому что именно себя она чувствовала обязанной ему.

С первого же дня она заметила, что он не носит обручального кольца. Но разве следует заключить из этого, что он холостяк; может быть, он не придерживается традиции. Впрочем, думала она, с какой, собственно, стати ее интересует семейное положение этого господина. Не вообразила ли она случаем, что обратила бы на себя его внимание, не будь хорошей маникюршей? Его интересовала профессионалка, а не женщина, вот так…

Однажды вечером, в начале восьмого, когда она уже кончила полировать его ногти, мальчик лет десяти, скромно одетый, пришел за ним.

Едва они вышли на улицу, она буквально прилипла к стеклу, следя за ними. Их фигуры затерялись в толпе. Был ли это сын мсье Дюброя? Никогда она не осмелилась бы спросить его об этом, никогда!

Неделю спустя ребенок пришел снова, на этот раз раньше. Мсье Дюброй велел ему подождать и посмотреть пока иллюстрированные журналы.

В семь тридцать они вышли. Салон в этот день закрывался в то же время. Жинет, подгоняемая любопытством, устремилась за ними. Они вышли на Елисейские поля, останавливаясь перед каждым кинотеатром. Внезапно она увидела, что они исчезли в дверях одного их них, рекламирующего шведский фильм, который молва называла шедевром: «Сладостные укусы любви». Странное зрелище для ребенка, подумала Жинет. Без сомнения, мсье Дюброй был из отцов новой формации! Никакого морального направления, сомнительное братание вместо должной властности, отступление изнуренных наставников перед боевыми порядками поднимающихся поколений. В задумчивости постояв перед кинотеатром, она вдруг решилась взять билет. Когда глаза привыкли к темноте, она довольно скоро увидела мсье Дюброя. Он сидел в середине зала, сын его — на ряд впереди, как раз перед ним. На экране разворачивались сцены торжествующей похоти. Поцелуи крупным планом, умело растянутые раздевания и сплетания обнаженных тел. Не дожидаясь конца, Жинет в негодовании удалилась.