Одна на две жизни - [138]

Агния уже несколько раз порывалась его перебить, но от волнения не могла издать даже хрип. Ей казалось, что она сходит с ума.

— Ты ведь это не всерьез? — наконец, сумела прошептать она.

— Боишься, что обману? Нет. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, пусть и без меня. Ты права. Я только мешаю тебе жить, а значит, должен уйти. Вы ведь сделаете это? — Он посмотрел на пророчицу. — Ради нее?

Женщина-шезрул стояла совершенно неподвижно, как закутанное в плащ изваяние. Она пошевелилась только один раз — когда кивнула головой.

— Да. Если ты готов.

— Готов!

На самом деле он не чувствовал ничего такого — особенно когда широко распахнутые глаза любимой женщины были так близко и на губах еще жил вкус поцелуя. Поцелуя, на который она отвечала так, как будто любит… Пришлось напомнить себе, что это — для ее блага. И он торопливо сорвал плащ и неловко, действуя только одной рукой, расстегнул пуговицы камзола и жилета, оставшись в одной рубашке. Последним снял пояс и перевязь со шпагой. Пистолеты на сей раз оставались у Агнии дома.

— Ложись! — последовал приказ.

Он забрался в установленный на каменном ложе гроб, поерзал на досках. Жестковато, но ничего. Недолго осталось. Интересно, а как это будет — освобождение души? Он никогда не умирал. И спрашивать у Мара уже поздно. Мелькнула мысль, что, может быть, удастся остаться призраком и витать подле счастливых супругов, оберегая, помогая, просто тихо радуясь чужому счастью.

Мадама Ноа подошла вплотную. Снизу вверх он в полутьме увидел ее лицо — тонкие черты, острый, как лезвие ножа, нос, провалы темных глаз, неестественно бледная кожа. Их взгляды встретились, и на какой-то миг человеку показалось, что женщина-шезрул что-то знает. Ну конечно, она же пророчица!

— У меня… получится? — шепнул он, уверенный, что она догадывается, что его волнует.

— Нет.

Он разочарованно вздохнул, но отступать было поздно. Сложил руки на груди, последний раз посмотрел на Агнию — женщина стояла у порога, прижав к груди ворох его одежды, — закрыл глаза. А правда, как это — умирать? Вряд ли будет больно — это же не казнь и не убийство.

Женщина-шезрул начала обряд.

Когда, раскинув руки, пророчица тихо запела, откуда-то вынырнула девушка-помощница. Неслышно и ловко поставила справа и слева от Мадамы Ноа две подставки, где в железных плошках тлели угольки, распространявшие пряный запах. Потом прошлась по комнате, зажигая в настенных подсвечниках свечи. Быстро наклонилась, прочертила ножом в изножье постамента знак звезды и протянула Агнии руки:

— Дай.

Женщина покачала головой. Расставаться с камзолом и плащом — его камзолом и плащом — не хотелось. Было неудобно держать их, да еще и шпагу, но руки разжимать пришлось силой.

— Дай. Потом заберете.

Дым от курильниц стелился по полу. Свечи мерцали. В их неверном свете на полу стали проступать какие-то знаки, начертанные здесь раньше. Агния отступила на шаг, когда один из них вспыхнул прямо перед нею.

Женщина-шезрул допела, взмахнула руками, словно собираясь танцевать. Агния смотрела во все глаза, но так и не поняла, откуда в ее руках взялись нож и заветный пузырек.

— Пр-риди…

От низкого голоса, похожего на рык, Агнии чуть не стало плохо. Она содрогнулась — резкий порыв ветра, налетевшего невесть откуда, задул все свечи, кроме одной, оказавшейся точно за спиной пророчицы. Стало холодно. Агния стиснула руки, украдкой подула на вмиг закоченевшие пальцы.

Рядом кто-то был. Молодая женщина ощутила чужое присутствие, но повернуть голову и посмотреть сил не было. Она только почувствовала, как мимо пронеслось что-то, обдавшее ее порывом ледяного ветра.

— Приди…

Пророчица оказалась над лежащим мужчиной. Подняла руки. Неуловимо резкое движение, хруст — и разбитый пузырек падает на грудь человека. Каждый осколок вспыхивает ярким светом. Поверх них ложится рука с тонкими, гибкими, словно черви, бледными пальцами. Свет вспыхивает так ярко, что пальцы кажутся черными. Затаив дыхание, Агния увидела, как они резко скрючиваются, словно пытаясь ухватить этот свет, сжать его в кулаке, оторвать от груди лежащего человека. И как тот внезапно начинает биться в судорогах.

Какая-то тень. Белая, туманная, имеющая смутные очертания человеческой фигуры, соткалась из мрака, нависла над лежащим. И отступила, сливаясь с темнотой.

В тот же миг прекратились и судороги. Неподвижное тело распростерлось в гробу на каменном постаменте. В комнате одна за другой сами собой начали загораться свечи.

Ощущение было странное. Тело больше не повиновалось ему, и в то же время не было ощущения тяжести бренной плоти. Чувства притупились — зрение, слух, обоняние, осязание, — но появилось и стало расти другое.

Разочарование.

— А теперь целуй!

Голос пророчицы задрожал, наливаясь новой силой, и Агния осторожно сделала несколько шажков, прижав руки к груди и не отводя взгляда от неподвижной фигуры на постаменте. Ей и самой хотелось поцеловать этот слегка приоткрытый рот, но что-то заставляло медлить. Слишком неподвижно он лежал. А что, если он мертв и она поцелует покойника? Наклонится, дотронется — и ощутит под пальцами холод? И слабый, неумолимый запах тлена… Один раз она уже пережила нечто подобное. Неужели все повторится?