Одна минута славы - [29]

— Как, уже! — вырвалось у нее, но тут она взяла себя в руки, промямлив, чтобы походило на актерское волнение: — Сегодня же среда…

— А чего тянуть? — усмехнулся режиссер. — Как говорят, раньше сядешь — раньше выйдешь.

Проговорив столь странную для человека, вряд ли когда-нибудь попадавшего за решетку, фразу, он переключил внимание на большие листы, соединенные канцелярской скрепкой. Найдя нужный ему лист, он резко выдернул и помахал им в воздухе перед ее носом:

— Вот этот текст выучила?

На сей раз Алена испытала приступ раскаяния, смешанного с паническим страхом. Текст она знала весьма приблизительно, как-то не подумала, что нужно его зубрить. Теперь этот косоглазый, которого взяли в режиссеры скорее всего по недосмотру, будет кричать на нее и обвинять, в чем только можно обвинить в таком случае. Чтобы оттянуть неприятный момент взбучки, она с готовностью кивнула.

— Ну и хорошо, — неожиданно благодушно улыбнулся Николай. — Ты ведь не проходила пробы?

— Нет, — с такой же готовностью согласилась она.

— Это уже не столь замечательно… Ну, да ладно, вот камера, — он аккуратно прикоснулся к ножке штатива, на котором действительно была закреплена большая видеокамера. — Это наш оператор Сева, — Коля дотронулся до ноги Севы, который до сего момента стоял рядом со штативом так же недвижимо, как и его средство производства, но, почувствовав на своем бедре тонкие пальцы Николая, резко дернулся и неестественно хмыкнул, словно в этом непринужденном жесте Алена могла усмотреть что-то неподобающее профессиональным отношениям двух мужчин.

Впрочем, глядя на режиссера, можно было и не сомневаться, что его сексуальная ориентация стояла на отметке «ноль», ни на градус не отклоняясь ни в сторону натуральных, ни в сторону извращенных пристрастий. Поэтому зря оператор так разволновался.

— Сева, между прочим, снимал клип с самим Бондарчуком. — Коля вернул свою руку в подобающую позицию, то есть на собственное колено. — Так что он профессионал.

Алена снова кивнула. В том, что Сева — профессиональный оператор, она не сомневалась. Другой реакции от нее и не ждали. Ее мнением вообще тут никто не интересовался, все думали и действовали согласно давно заведенным традициям, в которые не вписывались пожелания смазливых статисток, пробующих свои силы в актерском мастерстве. Директор — так тот вообще нагло кадрился, не предусматривая возможность отказа, что уж говорить о режиссере, который просто пытался работать.

— Садись вон на тот стул, — он указал на стул, стоящий в метре от объектива камеры, — и проговори текст.

Алена подошла к означенному стулу на негнущихся ногах. По пути она призывала все свое мужество, чтобы собраться и отбарабанить хоть что-нибудь, не икая и не запинаясь. Вид съемочной техники ее пугал, так же как и сосредоточенность Севы, с которой тот принялся, выражаясь профессиональным языком, «выставлять картинку», а попросту говоря, согнулся и уставился в глазок камеры, попутно нажимая какие-то кнопки, Алена села, лихорадочно соображая, что бы такое сказать, чтоб окончательно не опозориться. В голову, однако, лезла одна назойливая фраза: «Кошмар! Кошмар!» Так что, когда красный огонек возле объектива мигнул и рядом с ним загорелся зеленый, а режиссер равнодушно проговорил: «Начали», Алена открыла рот и растерянно замолчала. Как она понимала, навеки. Выдавить из себя хотя бы слово не представлялось никакой возможности.

Столь безысходного результата от пробы Николай, видимо, не ожидал: его брови собрались в гармошку на переносице, а потом в косом взгляде мелькнуло удивление. Пауза затянулась. Она глубоко вздохнула и робко улыбнулась.

— Ну? — потерял терпение режиссер.

Тут она почему-то вспомнила, как в компании друзей отмечала Новый год, кажется, позапрошлый. Тогда кто-то притащил с собой видеокамеру и принялся всех снимать, причем требуя, чтобы каждый сказал какое-нибудь новогоднее пожелание. Когда дошла очередь до Алены, она ощутила острый приступ потерянности в пространстве, что бывало с ней крайне редко, разве что на экзаменах по истории на втором курсе, который принимал девяностолетний, глубоко маразматичный профессор, поэтому лишь сконфуженно махнула рукой и скорее конвульсивно подмигнула объективу. Тогда это вызвало восхищение в кругу друзей.

Теперешнее свое состояние она измеряла куда большей сконфуженностью. Не помня себя, она помахала Севе рукой и идиотски подмигнула. Оператор отпрянул от глазка как ошпаренный. С режиссером произошло нечто невообразимое — шея его побагровела, а взгляд, доселе собранный в кучку, вдруг выровнялся, косоглазие само собой прошло. Неприятная пауза навязчиво затянулась.

— Что это? — наконец разомкнул губы Николай и тряхнул головой. После этой нехитрой процедуры оба его глаза опять съехали к переносице. Теперь он почувствовал себя увереннее и повысил голос: — Я просил текст!

Алена смущенно улыбнулась, не находя слов для оправдания.

— Ты текст знаешь? — настаивал на своем режиссер.

Она снова улыбнулась, на сей раз опустив взгляд на носки своих ботинок.

— За-ме-ча-тель-но! — произнес он по слогам. В воздухе запахло порохом.