Одна любовь на двоих - [27]

– Я мог вас убить, но не убил! — обиженно воскликнул Ганька. — А ты меня забыла! Я помнил тебя каждый день, а ты меня забыла!

Ульяша опустила глаза, чтобы Искра не видел ее смятения.

Нет, конечно, она не забыла его! Ну, может быть, каждую минуту и не вспоминала, но по ночам — частенько. Это был самый лютый кошмар — как рыжий разбойник, только что милосердно канувший в чащу, вдруг возвращается за серьгами… Ульяша уже вдела их в уши, и он вырывает серьги из мочек, вырывает жестоко, грубо, а когда матушка с батюшкой пытаются за нее вступиться, разбойник бьет их обухом топора. Они падают мертвыми, а он взмахивает тем же окровавленным обухом над Ульяшиной головой…

Здесь Ульяша всегда просыпалась с ужасным криком. Прибегала матушка, плакала над ней, потом однажды попросила снять серьги, отвезла их в церковь, священник их отчитал — и кошмары прекратились. Но Ульяша помнила то, что случилось на лесной дороге. И теперь, увидав рыжего разбойника в Перепечине, она, как ни была потрясена и испугана, сразу узнала эти желтые глаза и огненные волосы.

Но не хотела в этом признаваться. Молчанием своим она точно брала верх над этим пугающим человеком — и не собиралась уступать.

Ганька смотрел, смотрел на нее, потом, словно решившись, схватил ее за руку:

– Не дрожи! Не дрожи! Не бойся меня! Тебе нечего меня бояться! Я ради тебя на все готов! Пришел за побратима мстить, а как тебя увидел, про все забыл. И совесть меня не угрызает — ведь и Ероха тобой пленился. Я понимаю, почему он на тебя набросился! Ты не виновата — оттого я за тебя и заступился, хоть люди мои этого и не поняли.

– Да, — горестно проговорила Ульяша. — Не поняли! Ты такой пал пустил, что его не остановишь. Подбил людей на бунт, а взамен ничего им не дал, к погибели привел.

– Это почему?

– А потому! Теперь тебе или меня нужно им на растерзание отдать…

– Этого не будет никогда! — горячо перебил Ганька. — Ни волоска с твоей головушки не упадет, милая моя!

– Или, — продолжала Ульяша, внутренне содрогнувшись от его ласковых слов, от его прикосновения, но стараясь ни намеком не выдать отвращения и ужаса, которые владели ею, — или придется допустить грабеж. Они же должны хоть что-то получить за свою преданность тебе! А если они разграбят поместье, то все добро унесут в свои дома. А потом вернутся туда — не пойдут же с тобой на большую дорогу, век разбойничать не станут. Они — крестьянушки, им пахать-сеять-боронить надобно. Вот сейчас ты их от полей оторвал… а ведь май доходит, весенний день год кормит! Уйдут они от тебя, унесут награбленное. И ты думаешь, барин это простит? Он призовет воинскую команду, солдаты пойдут по избам и, у кого что из господского добра сыщут, того сразу — на расправу! А у тебя тут народу с полсотни человек — это ж чуть не полдеревни запорото будет. Но мужики тоже так просто спины не заголят, опять взбунтуются. Зальется уезд кровью, вспомянут пугачевщину! А кто виновен будет? Ты.

– Ах ты, премудрая моя, — тихо сказал Ганька. — Премудрая красавица! В сказках были Елена Прекрасная да Василиса Премудрая, а ты у меня — и то, и другое… Я, говоришь, виновен? Я-то я… Но первая причина всему — девка-краса, на которую мой побратим покусился. А я не смог ей отомстить. Потому что всю жизнь любил! Так на ком же вина?

Ульяша покачала головой:

– Не знаю. На судьбе.

– То-то и оно, что на судьбе, — вздохнул Ганька. — Вот послушай… был у меня знакомец один… из господ, он книжек много прочел и рассказал мне, как в давние-предавние, баснословные времена жил некий царь, и была у него жена — такая красавица, что равной ей во всем свете не было. И вот однажды забрел в их государство некий странник, который был не просто бродяга, а переодетый царевич из другой страны. И красавица-царица в него влюбилась так, что изменила мужу и сбежала со странником. Муж, конечное дело, пошел ее добывать со товарищи. Верней сказать, поплыли они на ладьях и кораблях, ибо происходило сие в стране, окруженной морями со всех сторон. Огромное войско он собрал, из первейших богатырей своего времени, все как на подбор они были, один другого сильномогучее! Встал он под стены того града, осадил его и поклялся, что не уйдет, покуда не вернет жены своей. Но ее похититель не мог с той красотой расстаться, и никто из горожан его не упрекал, потому что царица своими очами, волосами, ликом своим словно бы всех их околдовала. Осада затянулась. Тогда воины мужа-царя сели на корабли и сделали вид, что уплывают восвояси. А сами оставили на берегу огромного деревянного коня — как бы в подарок на прощанье. Жители того града втянули коня в свои врата и поставили на площади, не ведая, что в нем спрятались воины. Ночью те выбрались — и ну убивать направо и налево! Всех одолели, город разграбили, ничего от него не осталось.

Ульяша перекрестилась.

– А красавицу, — продолжал Ганька, — отдали мужу. Это было справедливо — ведь он ради нее такой пал пустил! А того, кого она любила, царевича этого, убили, и это тоже было справедливо, ведь он появился воровски, уже после того, как она с мужем венчалась, серьгами с ним менялась!

– Чем? — изумленно уставилась на него Ульяша.