Одна крошечная ложь - [92]

— Он перестал меня бить, когда мы определили маму в высококлассное исследовательское лечебное учреждение. Мне было четырнадцать. Тогда я все еще надеялся, что ей станет лучше, что лечение остановит или замедлит развитие болезни. Она все еще смеялась над моими шутками и пела ту песню на испанском…Она все еще была здесь, где-то здесь. Мне приходилось надеяться, что мы оттянем время, пока не найдут лекарство. — Эштон понурил голову. — В тот день мама впервые спросила, кто я. И когда он пристал ко мне в тот вечер… Я опрокинул его на спину. Я был крупным подростком. Сказал ему, пусть попробует ударить меня со всей силы. Мне было плевать. Но он не ударил. Больше он ко мне и пальцем не притронулся.

Смиренно вздохнув, Эштон поднимает глаза к моему лицу и пальцами стирает непрекращающийся поток слез с моих щек.

— Он придумал, как получше наказать меня за то, что дышу. Тогда я просто не понимал точно, что же будет. Он продал наш дом, и мы переехали на другой конец города затем лишь, чтобы оторвать меня от привычной жизни, заставить поменять школу и оставить своих друзей. Он мог бы отправить меня в закрытый пансионат и умыть руки, но не поступил так. Вместо этого, он начал диктовать, с кем мне разговаривать, с кем встречаться, каким видом спорта заниматься. — Фыркнув, Эштон бормочет: — Именно он потребовал, чтобы я присоединился к команде по гребле. В этом вся ирония, учитывая, что гребля — единственное, чем я заниматься люблю… Так или иначе, мне было пятнадцать, когда вечером он неожиданно заявился домой и увидел, как я со своей не получившей одобрения девушкой трах… — Взгляд его темных глаз перекидывается на мое лицо, когда у меня напрягается спина. — Прости…развлекался. Он назвал ее шлюхой и вышвырнул из дома. Я сорвался. Поднял его от пола, готов был все дерьмо из него выбить. — Эштон крепче стискивает меня и прижимает ближе к себе. — Тогда он и начал использовать маму против меня.

Я чувствую, что хмурюсь в смятении.

— Он швырялся цифрами: ценой содержания ее в дорогом учреждении, сколько это будет стоить, если она проживет еще десять лет. Сказал, что задумывается, есть ли смысл там ее содержать. Лучше ей не станет, зачем тогда тратить деньги впустую. — Эштон проводит языком по зубам. — Пустая трата денег. Вот чем стала для него любовь всей жизни. Он ни разу не навестил ее с тех пор, как туда поместил. С пальца давно исчезло обручальное кольцо.

— Мне не хотелось в это верить. Я не мог просто бросить ее. У меня была только она, и он об этом знал. Так что, он сделал принятие решения для меня очень простым: я мог либо жить дозволенной им жизнью, либо свои последние годы она проведет в какой-нибудь дыре, ожидая смерти. Он даже нашел газетные подборки с примерами ужасов из таких мест — запущенность, нападения…В тот день я осознал, насколько отец ненавидит меня за то, что я родился. И я понимал, что он сдержит свои угрозы.

Я выдыхаю. Вот, значит, чем он все это время угрожал Эштону.

Его мамой.

— Так что, я сдался. Много лет я молча принимал все требования. — Фыркнув, Эштон бормочет: — Что хуже всего? Я особо не мог жаловаться. Посмотри на мою жизнь! Я учусь в Принстоне, у меня есть деньги, машина, гарантированное место в одной из самых известных юридических фирм страны. Не то чтобы он меня мучает. Он просто… — Эштон тяжело вздыхает. — Он просто отобрал у меня свободу выбора в том, как мне жить.

— Ну, когда тебя заставляют на ком-то жениться, можно и возмутиться, — едко бормочу я.

Эштон опускает голову, а его голос становится резким.

— Этот день был худшим в моей жизни. Мне так жаль, что тебе пришлось через все это пройти. Прости, что не сказал тебе о помолвке.

— Посмотри на меня, — требую я и за подбородок поднимаю голову Эштона. Мне сейчас так хочется его поцеловать, но нельзя пересекать эту черту. Пока не узнаю наверняка… — Что случилось с Даной? Как сейчас все обстоит?

«Свадьба все еще в силе? То, что мы сейчас делаем, сидим тут вместе, — это неправильно?»

Мгновение он вглядывается в черты моего лица своими прекрасными карими глазами, а потом продолжает.

— Три года назад я оказался на устроенных фирмой соревнованиях по гольфу, играл там с отцом. Тогда и представился новый клиент и познакомил меня со своей дочерью. Она играла там с ним. Так мы с Даной встретились. Мне кажется, отец Даны сказал что-то вроде того, как рад был бы, если бы его дочь встречалась с таким парнем, как я… — Эштон напряг шею. — Отец увидел возможность. Отец Даны вверил фирме лишь часть своего бизнеса, а остальное представляли три других юридических агентства. Для фирмы сближение с отцом Даны стало бы огромной финансовой победой. Стоило бы десятков миллионов, а, может, и больше. Так что, мне было сказано влюбить в себя Дану. — Эштон перемещает руки и прижимает меня ближе к своей груди, пряча лицо у моей шеи. От этого мой пульс учащается. Но он продолжает говорить. — Блондинка, симпатичная и очень милая. Я никогда не испытывал к ней никаких настоящих чувств, но и жаловаться на такую девушку не мог. Плюс ко всему, большую часть года она жила на другом конце страны, училась там, так что не стесняла мой образ жизни. Пока не появилась ты. — Я сдерживаю порыв наклониться к нему. Сделать это так легко…небольшое движение, и мои губы прижмутся к его.