Одлян, или Воздух свободы: Сочинения - [5]
Через зарешеченное окно ничего не видно — с улицы прибиты жалюзи. Он расправил матрац, вата в нем сбита комками, и лег лицом к двери. «Сколько буду сидеть один?»
Пролежал до обеда, разглядывая сводчатый потолок, стены, дверь… Иногда вставал, оправлялся в парашу, пил холодную воду и ложился снова. Скукота. Открылась кормушка, и ему подали обед — гороховый суп и овсяную кашу.
Мысли его путались. От тюрьмы перескакивали, к КПЗ, к дому, к училищу. И все же Коля твердо верил: срок ему не дадут, на худой конец — условно. Да и бог с ним. Лишь бы свобода.
После ужина Коле сказали собраться с вещами и повели на второй этаж. Дежурный, достав из-за голенища яловых сапог фанерку, формой как разделочная доска для хозяйки, только поменьше, поставил карандашом пополнение в двадцать восьмую камеру и открыл ее.
Коля решил быть пошустрее и смело переступил порог. Пацаны сидели и лежали на кроватях. Едва захлопнулась дверь, как все повскакали с мест, гогоча от радости.
— О-о-о! Камбала!!! Где тебя поймали? — прокричал белобрысый мордастый парень, с восторгом оглядывая Петрова.
Вопрос повис в камере. Все молчали, устремив пять жадных взоров на новичка. У него не было левого глаза, и он наполовину прикрыт. Под невидящим глазом зияла ямка, в нее запросто поместиться воробьиное яйцо. Ямка напоминала воронку от авиабомбы, но во много раз меньше. Из воронки в четыре разные стороны расходились темные грубые рубцы.
Коля не оробел и, улыбнувшись, ответил:
— Тура обмелела, вот меня и поймали.
Пацаны загоготали громче и подошли ближе, внимательно разглядывая новичка. Он — невысокого роста и выглядел сопляком. Коля рассматривал их. Малолеток — пять. Сильно здоровых нет, но он всех меньше. Он стушевался. Нехорошее предчувствие закралось в душу. «Если полезут драться — отвечу, будь что будет».
— Ребята, куда матрац положить?
— Да вот, — указал белобрысый на пустую кровать. — Ложи сюда.
Другой, похожий на цыгана, парень обвел прищуренным взглядом сокамерников и, заикаясь, сказал:
— Да ты раздевайся. Это теперь твой дом.
Коля сбросил бушлат и шапку на кровать, хотя в камере была вешалка, но кровать ближе. Парни закурили, и Коля попросил у них. Прикурив, сильно затянулся.
— Ну, откуда будешь? — спросил белобрысый.
— Из Заводоуковского района, — ответил Петров и, чуть помолчав, спросил: — Земляки есть?
— У нас нет. Там, — и парень показал рукой в стену, — в какой-то камере есть.
Ребята расселись на кроватях. Сел и Коля.
— По какой статье? — спросил, заикаясь, цыган.
— По сто сорок четвертой.
— Кого обчистил?
Коля задумался.
— Я вообще-то никого не чистил. Шьют мне две кражи.
— Э-э-э, — протянул белобрысый. — Он в несознанку. Вяжи об этом.
Ребята курили и расспрашивали Петрова, сколько человек пришло этапом, много ли малолеток, первый ли раз в тюрьме. Он отвечал, а сам рассматривал камеру. Она небольшая. Всего три двухъярусных кровати. Он занял шестое, последнее свободное место. Возле вешалки с фуфайками, на табурете, стоял бачок с водой. В углу у самой двери притулилась параша. У окна между кроватями — стол. На столе — немытая посуда. Стол и пол — настолько грязные, что между ними никакой разницы.
Ребята встали, и цыган сказал:
— Тэк-с… Значит, в тюрьме первый раз. А всем новичкам делают прописку. Слыхал?
— Слыхал.
В чем заключается прописка, Коля не знал.
— Надо морковку вить. Сколько морковок будешь ставить?
Ребята называли разные цифры. Остановились на тридцати: двадцать холодных и десять горячих.
— А банок с него и десяти хватит, — предложил один.
— Десяти хватит, — поддержали остальные.
Морковку из полотенца свили быстро. Ее вили с двух сторон, а один держал за середину. То, что они сделали, и правда походило на морковку, по всей длине как бы треснутую. Цыган взял ее и ударил по своей ноге с оттяжкой.
— Н-нештяк.
— Добре, — поддакнул другой.
Посреди комнаты поставили табурет, и белобрысый, обращаясь к худому и потому казавшемуся высоким парню, сказал:
— Смех, на волчок.
Смех вразвалочку подошел к двери и затылком закрыл глазок.
— Кто первый? — спросил белобрысый и, протянув парню с пухлым лицом морковку, добавил: — Давай короче.
Пухломордый взял морковку, встряхнул ее и, усмехнувшись, приказал Коле:
— Ложись.
Коля перевалился через табуретку. Руки и ноги касались пола. Парень взмахнул морковкой и ударил Колю по ягодицам.
— Раз, — начал отсчет один из малолеток.
— Слабо, — корил белобрысый.
— Ты что, — вставил цыган, — забыл, как ставили тебе?
Парень сжал губы, и второй раз вышло лучше.
— Два.
— Во-о!
— Три!
— Это тоже добре, — комментировал цыган.
— Четыре.
Задницу у Коли жгло. Удары хоть и сильные, но терпимые. Он понял: морковка хлещет покрепче ремня. Кончил бить один, начал второй. Ягодицы горели. Четырнадцать холодных поставили, осталось шесть.
Теперь очередь Смеха. Его заменили на глазке. Удары у Смеха слабые, но боль доставляли. Он отработал и стал на глазок. Осталось десять горячих. Конец морковки намочили.
— Дер-р-жись, — сказал цыган.
Мокрая морковка просвистела в воздухе и обожгла Коле обе ягодицы. Цыган бил сильнее. И бить не торопился. Свое удовольствие растягивал. Ударив три раза, намочил конец морковки, повытягивал ее, помахал в воздухе и, крякнув, с выдохом ударил. Только у Коли стихла боль, цыган взмахнул в последний раз, попав, как и хотел, самым концом морковки. Такой удар больнее.
У Габышева есть два дара - рассказчика и правды, один от природы, другой от человека.Его повествование - о зоне. Воздухом зоны вы начинаете дышать с первой страницы и с первых глав, посвященных еще вольному детству героя. Здесь все - зона, от рождения. Дед - крестьянин, отец - начальник милиции, внук - зек. Центр и сердце повести - колония для несовершеннолетних Одлян. Одлян - имя это станет нарицательным, я уверен. Это детские годы крестьянского внука, обретающего свободу в зоне, постигающего ее смысл, о котором слишком многие из нас, проживших на воле, и догадки не имеют.Важно и то, что время не удалено от нас, мы его еще хорошо помним.
Жорка Блаженный из одноименного дневника-исповеди предстает великомучеником социальной несправедливости: пройдя через психиатрическую больницу, он становится добычей развращенных девиц.
Как прожить без вранья? И возможно ли это? Ведь жизнь – иллюзия. И нам легко от этой мысли, и не надо называть вещи своими именами…2000 год. Москвич Шура Ботаник отправляется в Израиль на постоянное место жительства. У него нет никаких сионистских устремлений, просто он развелся с женой и полагает, что отъезд решит его проблемы, скорее метафизического свойства. Было в его жизни большое вранье, которое потянуло цепочку вранья маленького, а дальше он перестает понимать, где правда и где ложь и какая из них во спасение, а какая на погибель.
Лора Белоиван – художник, журналист и писатель, финалист литературной премии НОС и Довлатовской премии.Южнорусское Овчарово – место странное и расположено черт знает где. Если поехать на север от Владивостока, и не обращать внимание на дорожные знаки и разметку, попадешь в деревню, где деревья ревнуют, мертвые работают, избы топят тьмой, и филина не на кого оставить. Так все и будет, в самом деле? Конечно. Это только кажется, что не каждый может проснутся среди чудес. На самом деле каждый именно это и делает, день за днем.
Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…
Роман известного шведского писателя написан от лица смертельно больного человека, который знает, что его дни сочтены. Книга исполнена проникновенности и тонкой наблюдательности в изображении борьбы и страдания, отчаяния и конечно же надежды.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.