Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского - [3]

Посейдон отправился в гости к далеким Эфиопам, последней расе людей, рассеянной на рубежах Вселенной: когда одни эфиопы зрят закат солнца, другие видят восход. Посейдон отправился к ним, чтобы насладиться всесожжением сотен жертв, быков и баранов, и повеселиться на празднике в его честь. А боги собрались в чертогах олимпийского Зевса. Отец людей и богов заговорил с ними о великом Эгисте, сраженном славным Орестом[4] сыном Агамемнона:

— Меня бесит, что люди, эти мимолетные существа, клянут богов, и винят нас в своих бедах, вызванных их собственными преступлениями. Эгист преступил меру вещей, когда уложил в постель законную жену Атрида и убил ее возвратившегося с войны мужа. Он знал, что это окончится катастрофой. Мы заклинали его (устами нашего верного Гермеса, зоркого Аргусобойцы[5]) не убивать мужа и не льститься на тело жены. «За смерть Атреева сына взыщет Орест, когда он вырастет и затоскует по родному дому». Так ему и сказал Гермес, но дружеское предупреждение его не убедило. Эгист поплатился за совершенное преступление.

Яркоглазая богиня Афина немедленно отпарировала:

— Наш отец, Верховный Владыка, наследник Крона, Эгист получил по заслугам. Самая дорога в ад ему и тем, кто так поступает. Но я горюю по Одиссею, умному, но злосчастному Одиссею, томящемуся в изгнании на островке — пылинке на чреве моря. Этот окруженный волнами лесистый остров — владение богини, дочери злобного Атласа, ведающего пучины моря и несущего на плечах столпы, разделяющие небо и землю. Она заманила беднягу, и настойчивыми уговорами и лживой лестью убеждает его забыть Итаку. Но Одиссей истосковался по дыму родного очага, и молит лишь о смерти. А Владыку Олимпа это не беспокоит. Неужели тебе не пришлись по вкусу всесожжения, вознесенные им у аргивских кораблей на равнинах Трои? Почему ты гневаешься на Сына Гнева, Зевес?

— Дитя, — возразил Собиратель туч, — ты поспешна в своих суждениях. Как мог я позабыть великолепного Одиссея! Он не только умнее всех смертных, но и щедрее всех одаряет Бессмертных жителей просторных небес. Но Посейдон, Потрясатель Земли, неукротим в своей злобе из-за того, что Одиссей ослепил богоравного циклопа Полифема. Полифем — вождь племени циклопов, и родной сын Посейдона и нимфы Тосы, дочери Хранителя соленого моря Форки. Она зачала его с богом в выдолбленном морем гроте. Поэтому Посейдон, хоть и не смеет убить Одиссея, неизменно срывает все его попытки вернуться на родину. Но давайте придумаем план, как возвратить домой Одиссея. Посейдону придется проглотить эту пилюлю — он не сможет один противостоять всем Бессмертным.

Ясноокая богиня Афина отвечала ему:

— Отец и повелитель Кронид, если мы хотим, чтобы благоразумный Одиссей возвратился домой, пошлем нашего вестника Гермеса — Аргусобойцу прямиком на остров Огигия, где живет прекраснокудрая нимфа. Пусть он передаст ей наше решение: ее многострадальный гость[6] может немедленно пуститься в обратное плаванье. А я полечу на Итаку, воодушевлю его сына Телемаха, пусть соберется с духом, созовет длинноволосых ахейцев на совет и уймет кавалеров своей матери Пенелопы, а то они перебьют и съедят всех жирных овец и винторогих быков Одиссея. А потом я пошлю его в Спарту и в песчаный Пилос, искать любимого отца. Не отыщет следов отца — хоть сыщет себе славу у мужей.

Афина обула нетускнеющие золотые сандалии, подобно ветру несущие свою хозяйку над морем или бескрайней землей, и взяла тяжелое копье с острым бронзовым наконечником. Когда богиня гневается, это огромное копье становится страшным оружием: Дочь великого Отца, она разбивает ударами копья строй отважных воинов. Она молнией слетела с вершин Олимпа и приземлилась на Итаке перед дворцом Одиссея, у порога внешних ворот. С копьем в руке она выглядела, как путник, ищущий приюта: Богиня приняла облик тафийского вождя Ментеса.

В проеме ворот она увидала наглых кавалеров[7]. Они сидели на шкурах зарезанных и съеденных ими быков и играли в шашки, а вокруг суетились шустрые пажи и оруженосцы. Одни разбавляли вино водой в широких кратерах, другие вытирали столы мягкими губками, а иные щедрой рукой делили мясо. Никто не обратил внимания на богиню, кроме богоравного юного Телемаха. Он сидел, тоскуя, среди кавалеров, и фантазировал. Ему виделось, как вдруг, откуда ни возьмись, появляется его благородный отец, гонит в шею удалых кавалеров, возвращает себе королевское звание и вновь правит Итакой. Погруженный в мечтанья, он внезапно заметил Афину, и вышел к ней, уязвленный тем, что гость стоит у ворот, и никто его не принимает. Он пожал руку гостю, принял его тяжелое копье и сердечно приветствовал:

— Добро пожаловать, дорогой гость! Пообедай с нами, а потом расскажешь, что привело тебя сюда.

Он провел гостя в просторный зал дворца и прислонил его копье к полированной деревянной стойке у опорной колонны, где стояли копья отважного Одиссея, Он постелил гладкие узорчатые ткани на резное кресло, усадил богиню и подставил ей под ноги низкий табурет. Себе он подвинул расписное мягкое кресло, отгородившись от взора кавалеров. Он опасался, что гостя возмутит буйная компания, и шум и гам помешает обеду. Кроме того, он хотел наедине порасспросить гостя о своем сгинувшем отце.