Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского - [27]

Нужда вынудила Одиссея смело двинуться, совершенно голым, навстречу нежным девам. Но он, в разводах соли и водорослей, вызвал у них омерзение, и девушки в панике разбежались[33] по мыскам соленого берега. Лишь дочь Алкиноя осталась на месте: Афина вселила мужество в ее сердце и отвела страх от членов. Дева стояла недвижно, глядя на Одиссея. Одиссей раздумывал: обнять ли колени[34] прекрасной девы, или оставаться на почтительном расстоянии и умолять, чтобы она прикрыла его наготу и отвела в город. Поколебавшись, он решил, что лучше уговаривать ее не подходя: припав к коленам, он возмутил бы ее скромность. Поэтому он заговорил мягко и льстиво[35]:

— Я припал бы к твоим коленам, о королева: но меня одолевают сомнения, божественного или человеческого ты роду. Если ты богиня с высоких небес, то ты Артемида, дочь великого Зевса, ты подобна ей по красе, стану и осанке, Но если ты смертная, дитя обитателя нашей земли, тогда трижды блаженны твои отец и государыня мать, трижды блаженна твоя семья! Какая счастливая радость согревает их сердца всякий раз, когда они видят эту юную прелесть в пляске. Но всех блаженней счастливец, который богатым веном завоюет тебя и уведет в свой дом. Никогда и нигде не встречал я подобного совершенства, ни у мужей, ни у жен. Твое присутствие приводит меня в трепет. Лишь однажды, на Делосе, я видал подобное совершенство, — стройный побег пальмы[36], выросший у алтаря Аполлона. Да, в свое время я бывал на Делосе, и славные воины шли за мной, но наш поход окончился плачевно. И там, у алтаря Аполлона, я увидал молодую идеально стройную пальму, и мое сердце дрогнуло. С изумлением я взираю на тебя, о госпожа. С восторгом и благоговейным страхом я тщусь обнять твои колена. Я так несчастен. Вчера, после двадцати дней плавания, я избежал смерти в темно-винном море. Двадцать дней меня носили потоки и крутили бури, по пути с острова Огигия. И сейчас неведомый бог вынес меня на берег для новых мук. Я не смею молить о избавлении: пока оно придет, боги еще причинят мне немало боли.

«Сжалься надо мной, о королева. Добычей многих злосчастий я прибегаю к тебе, к тебе одной, ибо я не знаю никого в этом городе и крае. Проведи меня в город, дай мне тряпку прикрыть наготу — будет и мешковины для стирки[37]. И пусть Боги в награду исполнят все пожелания твоего сердца: пошлют тебе мужа, дом и в первую очередь искреннее согласие в дому, ибо нет ничего лучше и милее, чем муж и жена в своем дому, живущие в единстве помыслов и пожеланий. Это большое огорчение для их врагов и радостный праздник для их друзей: они сами лучше всех это понимают».

— Странник, — ответствовала белорукая Навзикая, — твои манеры доказывают, что ты не злодей и не глупец, но твои испытания посланы тебе самим Олимпийским Зевесом. Он по своей воле одаряет благами и бедами, каждому определяет его долю. Терпи и сноси свое злосчастье. Но раз ты добрался до наших мест, не будет тебе нужды ни в одежде, ни в чем: у нас умеют принять молящих о помощи. Я провожу тебя в город и научу, к кому обратиться. Этот город и край принадлежат феакийцам, чьей силой и мощью облечен Алкиной, их король, а я его дочь.

Так сказала она и крикнула своим длиннокосым девам:

— Ко мне, женщины! Почему вы бежите при виде мужа? Не пиратов ли вы испугались? Нет и не будет врага на феакийском берегу. Ведь боги любят нас. Мы живем за бурными морями, на самом краю Ойкумены, поэтому другие народы и не имеют с нами дел. Этот человек просит нашей помощи. Он — бессчастный странник, и мы должны милостиво принять его. Зевес не обделяет вниманием бездомных и сломленных; благое дело помочь им какой-нибудь малостью. Препояшьтесь, девы, дайте нашему молителюеду и питье, и умойте его в речке в защищенном от ветра месте.

Так она рекла. Понемногу они сдержали свой бег и повторили друг дружке ее приказ. Вскоре они привели Одиссея в укромное место, на которое указала Навзикая, дочь великодушного Алкиноя. Они приготовили ему одеяния, накидку с туникой, дали свой золотой фиал с чистым елеем и предложили умыться в водах реки. Но благородный Одиссей ответил фрейлинам:

— Отойдите подальше, девы, и я сам омою свое тело от следов моря и умащусь оливковым маслом. Слишком давно мое тело не знало притираний. Но на ваших глазах я не стану умываться. Я смущаюсь своей наготы среди тщательно убранных дев.

Так он сказал, и они пошли передать его слова юной госпоже. Тем временем великий Одиссей соскреб в речке корку соли, застывшей на спине и широких плечах, очистил волосы от ссохшейся пены бесплодного моря. Когда он тщательно умылся и гладко умастил себя елеем и надел одежды, данные девой, дочь Зевса Афина придала его облику силы и роста, и кудри спустились с его головы гуще цветов гиацинта. Как мастер-ювелир (обученный Гефестом и умудренный Афиной Палладой во всех тайнах своего искусства) окунает свое серебряное изделие в расплавленное золото и превращает его в источник вечной радости, так и Богиня покрыла благородством и красой его голову и плечи. Одиссей присел на морском берегу, лучась славой и милостью, и Навзикая с восхищением сказала своим хорошо причесанным служанкам: