Одиссея капитана Сильвера - [3]

Француз уже получил из услужливых рук еще один патрон и заряжал мушкет. Капитан по-прежнему постукивал по широкому кожаному поясу.

— Имей в виду, — добавил капитан, обращаясь к англичанину, — как только он зарядит, то сразу выстрелит, не дожидаясь моего приглашения. Можешь мне поверить.

Ругательство англичанина и щелчок взведенного курка мушкета Жана-Поля встревожили присутствующих. Француз прицелился, однако на всякий случай еще раз спросил:

— Je tire, mon Capitaine? Стреляю, кэп?

— Был у тебя шанс, сучок… — усмехнулся капитан.

— Стойте! — крикнул, взмахнув руками, англичанин. Он сделал выбор, на который в таких обстоятельствах решился бы любой Нормальный человек. За исключением разве что святого мученика-страстотерпца. Или Спасителя нашего, Господа Иисуса Христа. Но какому капитану нужны в команде Христос либо святой великомученик?

Закончив разговор с англичанином, команда Ингленда принялась на обоих бортах приводить все, что можно, в относительный порядок. Главная задача — восстановить мореходность купеческого брига. Застучали молотки, топоры, посыпалась необходимая в процессе любого труда рабочая ругань. Сращивались лопнувшие концы, латались перебитые реи, заделывались пробоины.

Пираты оказались умелыми мастеровыми, и не диво, ведь от ловкости рук зависела их жизнь. С должным уважением они предали воде покойников и даже палубу вымыли с грехом пополам. Раненых лечил вечно пьяный коновал, которого капитан именовал «хирургом», а остальные пираты вообще избегали упоминать, боясь его пуще виселицы. Этот пыточных дел мастер останавливал кровотечения исключительно кипящей смолой. Другого доктора, однако, взять было неоткуда, поэтому пираты довольствовались тем, что есть.

Уже через несколько часов после схватки «Виктория» и «Риа де Понтеверда» двинулись в путь. Не откладывая дело в долгий ящик, англичанина привели к присяге, устроив традиционный обряд посвящения в общество «джентльменов удачи».

Церемония эта выглядела цирковым аттракционом, однако, по сути, представляла собою переломный момент в судьбе всякого, в честь кого она устраивалась; каждый, кто прошел ее, знал, на что себя обрекал — на возможное «награждение пеньковым галстуком», на виселицу, в случае поимки фрегатом какого-нибудь из многочисленных европейских величеств.

Команда стянулась к грот-мачте, причем главное внимание пираты уделяли не виновнику торжества, а пузатому бочонку с ромом, содержимое которого перетекало сначала в мятые щербатые кружки, а затем, без задержек и проволочек, в обширные пасти пиратов, производя горячительное воздействие на тела и головы. Капитан Ингденд в ознаменование события даже переоделся. Во всяком случае, нацепил лихо, набекрень шляпу с кудлатыми перьями.

Он солидно восседал в массивном резном кресле с высокой спинкой, специально принесенном из капитанской рубки.

Шумное действо несколько напоминало ритуал в честь пересечения линии экватора — здесь неофита так же оголяли, намыливали, совершали его омовение и завязывали ему глаза.

Определив подходящий для этого момент, благодушно улыбающийся Ингленд бухнул о палубу семифутовым клыком нарвала,[14] который выполнял функцию его жезла или посоха.

— Эге-гей, многоуважаемые братья! — провозгласил он. — В жизни еще одного несмышленыша наступил торжественный момент. Это дитя становится нашим товарищем, вольным гражданином морей. Стяни с глаз его пелену слепоты, мистер первый помощник, открой ему свет истины нетленной, вложи острый меч в длань его.

Повеление капитана тут же воплотилось в жизнь, и несколько ошеломленный англичанин снова усиленно заработал веками, привыкая к свету и озирая толпу вооруженных пиратов, которые мерно колыхались вместе с ним и судном в неспешном плясе бортовой качки.

— Итак, — продолжил Ингленд, — по святому обычаю, каждый брат, ведающий что-то, препятствующее вступлению этого дитяти в наше братство, да выскажется незамедлительно, Или да умолчит об этом вовеки.

Эта пародия на церемонию церковного венчания в данном случае имела сугубо практический смысл. Каждый, кто горел желанием расквитаться с чужаком за потерянного друга — Шестеро убитых англичанином взывали к отмщению, — мог заявить о своем желании и получить шанс стать седьмым в компании покойников. Трупы пиратов спустили за борт с доски, привязав к ногам пушечные ядра. Погибшие моряки «Риа де Понтеверда» такой чести не удостоились — к их животам небрежно примотали балластные камни. Капитанский призыв вызвал тихий гул, народец принялся перетаптываться и переталкиваться. Те, чьими дружками считались погибшие от руки окаянного островитянина, обнаружили вдруг что-то интересное на носках собственных сапог, заметили какую-то редкую птаху небесную или отделались откровенными кривыми ухмылочками. Гудение остальных приобрело несколько разочарованный оттенок: пропало такое развлечение!

— Да будет так! — воскликнул капитан, выдержав приличествующую случаю паузу. — А теперь, новый брат наш, предлагаю тебе подписать Артикулы, как это сделали все мы до тебя.

Первый помощник торжественно возложил на бочку, служившую Ингленду столом, толстенный гроссбух с медными застежками. Его ассистенты поставили рядом чернильницу и песочницу, положили перо, все честь по чести. Книга в тисненом кожаном переплете служила когда-то доброму негоцианту, объеденный рыбами скелет которого уж развалился на косточки и белеет во тьме морской, а то и донным илом зарос. Страницы, исписанные изящным почерком торговца, грубо вырваны, а на первой из оставшихся рука не шибко грамотного океанского бродяги размашисто и кривовато накарябала текст пиратской присяги.