Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ-2 - [43]

— А вот сейчас говорю без всяких шуток: у доставшегося вам, мистер Хокинс, наследства имеется очень серьезное обременение. Прошу внимательно ознакомиться с этим документом, а затем я отвечу на возникшие вопросы.

Я ознакомился, и смысл документа мне решительно не понравился.

— То есть в любой момент ко мне может явиться какой-то… — я запнулся, проглотив нехорошее слово, — …какой-то человек, потребовать сто семьдесят тысяч фунтов, — и если я не заплачу, поместье перейдет к нему? Да еще и половина доходов должна уходить непонятно кому?

— Именно так. Подозреваю, что покойный Трелони владел своими землями на таких же условиях. Они действительно тяжелые, но сейчас, мистер Хокинс, у вас имеется возможность отказаться от вступления в права наследника.

Отказаться… Легко сказать. Я уже мысленно перестроил Трелони-Холл по своему вкусу, и вообще успел свыкнуться с мыслью, что стал влиятельным лендлордом.

Но сто семьдесят тысяч… Неоткуда взять такие деньги. Свою долю сокровищ, найденнуюнайденных на острове, я частично истратил на ремонт и перестройку «Бенбоу», а почти все остальное вложил в ценные бумаги, безусловно надежные, хоть и приносящие скромный доход, — даже если удастся реализовать их без потерь, нужной суммы не наберется.

Хотя… Я вдруг понял, что знаю, как можно решить проблему и стать полноправным владельцем Трелони-Холла. Но сначала надо поговорить с одним человеком.

— Отказываться от наследства не буду, — сказал я решительно. — И если деньги потребуют не в ближайшие недели, а хотя бы через год, то я их заплачу.

А сам подумал: или не заплачу, сверну шею в попытке раздобыть нужную сумму. Но тогда и спроса никакого не будет. Мертвые, как говорил один мой знакомый, не кусаются. И обременений наследства не выплачивают.

* * *

— Рад вас видеть, мастер Хокинс! — расплылся в улыбке Бен Ганн. — Добро пожаловать в каюту старого Бена!

— Старым ты станешь, когда вон тот вишневый саженец принесет свой первый бушель плодов, — сказал я, проходя в «каюту». — Если не ошибаюсь, на Пасху тебе сравнялось тридцать семь.

— Старость не в годах, она вот здесь, — елейным тоном сказал Бен, коснувшись левой стороны груди. — Я пережил больше, мастер Хокинс, чем иные переживают за три жизни.

— Еще на прошлой неделе ты называл меня просто Джимом.

— На прошлой неделе, мастер Хокинс, вы не были моим хозяином. И владельцем всего вокруг тоже не были.

— Так уж и всего… По-моему, мы сейчас сидим в твоем доме, а стоит он на твоей земле.

— Действительно… Тогда пусть здесь, в моей каюте, все будет по старому, Джим. Но снаружи я буду говорить «мастер Хокинс».

— Договорились. Закрепим наш уговор парой стаканчиков?

— Я поклялся памятью матери никогда не пить больше ром, — сказал Бен очень серьезно.

— Знаю. И прихватил бутылку отличного шерри-бренди, на этот напиток клятва не распространяется.

Одной бутылкой дело не ограничилось, когда она показала дно, я принес из двуколки вторую.

— Расскажи мне о серебре Флинта, — попросил я, когда решил, что Бен созрел для разговора, в трезвом виде он категорически не желал говорить о своем пиратском прошлом.

— Серебро… Иногда я думаю, что вам с доктором и сквайром стоило бы приплыть на остров именно за серебром. Возможно, тогда многие из погибших остались бы живы. Ведь то серебро не проклято, как золото Флинта. Оно чистое.

Я не очень понимал, как он разделяет пиратскую добычу по степени чистоты, и Бен пояснил в ответ на мой вопрос:

— Это серебро не полито чужой кровью. Мы отобрали его не у людей, у моря. Хотя все-таки и тогда без крови не обошлось, у Флинта иначе не бывало… «Пиастры!», кричал он, и делал вот так… вжик! — и на палубу «Моржа» сыпались пиастры… и лилась кровь… Вот тогда-то, Джим, попугай Сильвера выучил это слово.

* * *

Набитый серебром испанский шлюп нащупали нав первый же день поисков, затопленные суда густо лежали на дне бухты Порто-Белло.

— Peso, peso! — кричал вынырнувший мулат Матео, старшина нанятой Флинтом команды водолазов-ныряльщиков, и махал над головой сжатым кулаком.

Что в кулаке, с палубы «Моржа» было не разглядеть, но там оказались именно они, pesos, пиастры.

Начались работы по подъему серебра. Ныряльщики (в основном индейцы и мулаты) уходили под воду, зажав между колен тяжелый тридцатифунтовый камень и держа в руках жестяное ведерко — и к тому, и к другому были привязаны прочные длинные лини. Проникнув в трюм затонувшего судна, водолазы набивали монетами свои ведра, пока хватало дыхания, потом всплывали. Матросы начинали тянуть за лини, поднимая и добычу, и камни.

Вечером с людьми Матео рассчитывались, они получали каждую сотую монету из поднятых, и уплывали на каноэ ночевать на берег.

Так продолжалось два дня, а вечером третьего Флинт прошелся вдоль маленького строя ныряльщиков, стоявших у фок-мачты — обнаженных, прикрытых лишь набедренными повязками. Вглядывался в каждого внимательно, словно видел в первый раз.

— Пиастры, — задумчиво произнес капитан, — пиастры…

Его рука совершила молниеносное, не различимое глазом движение.

— У-а-а-а-а… — издал Матео сдавленный звук и вцепился руками в живот, из-под его ладоней поползло красное.