Одиссея капитана Балка - [60]

— Но не до власти же своих недавних непримиримых противников допускать!?

— Так об этом, как мне представляется, речи не идет вовсе. Никакого ответственного министерства. Парламент предполагается создать только как законосовещательный орган.

— Да? А рассмотрение и утверждение госбюджета?

— Простите, Ваше величество, но разве это можно рассматривать как отрицательный момент? Тем более при склонности власть предержащих в России к бесконтрольному или нецелевому использованию ведомственных финансов? Полагаю, что Император Николай учел факт неготовности своего флота к войне на Востоке, и это при том, что денег-то было потрачено намного больше, чем у японцев, — добавил свои «пять копеек» явно солидарный с мнением начальника кабинета Бюксель.

— Никогда не слышал, что для того, чтобы закрутить гайки, следует сперва отпускать вожжи! — многозначительно прищурился Вильгельм.

— Если ослабшая гайка и резьба изрядно заржавели, то сначала, перед новым затягом, ее действительно нужно слегка отпустить. Ведь очевидно, мой Император, что русское столоначальство уже не вполне отвечает требованиям нового века, — нашелся начальник Генмора, ловко отпарировав августейший выпад.

— Нам, возможно и очевидно. Но как на это посмотрит русский народ, привыкший к сложившейся системе? Желает ли он столь кардинальных перемен?

«Ну, что же, наш выход. Пора Экселенцу подыграть», — усмехнулся про себя Тирпиц, и вслух сухо, с твердой убежденностью в голосе, заявил:

— Декабрьские события об этом свидетельствуют с очевидностью. На мой взгляд, только известная ловкость царя и громкие военные победы отвратили Россию от бунта.

— Даже так, мой любезный Альфред!? Вы и в самом деле полагаете, что все было столь серьезно для Николая, — Вильгельм слегка нахмурился, пристально глядя Тирпицу прямо в глаза, — И гвардия это бы допустила?

— Полагаю, что гвардия, вернее Великие князья и их офицеры, не только допустили бы смуту и кровопролитие в столице. Они их, несомненно, желали, Экселенц. Если даже не более того. И дело тут не только в том, что реформы бьют по дворянству в целом.

Если мы с Вами знаем кое-что относительно здоровья одного из членов понятного семейства, что можно подумать об осведомленности князя Владимира? Мы знаем, как начал царь последнее время прижимать родственников. Знаем о подрывной деятельности обиженного на него господина фон Витте и его друзей из профранцузской партии…

— Значит, Вы думаете, что Ники затеял контригру против своих зарвавшихся старших дядюшек? Из элементарного опасения потерять трон?

— Осмелюсь предположить, что не только это, Ваше величество. Тут, на мой взгляд, просматривается некая более сложная, преследующая несколько целей, многоходовка. Но, конечно, декларировал равенство всех перед законом он неспроста…

— Так… получается, что Вы не усматриваете явных угроз от всего этого шапито нашим планам относительно стратегического сближения с Россией?

— Наоборот. Считаю, что в этих условиях решение Вашего величества о немедленном посещении Петербурга для демонстрации царю Николаю Вашей решительной поддержки — чрезвычайно своевременный, воистину мудрый и важнейший для будущего Германской империи политический шаг.

— Готовы ли вы поспорить с этим мнением, господа адмиралы? Нет?

Ну, если так, то нам остается только подождать беднягу Бюлова, и после того как он признает безупречность логики статс-секретаря, может ползти в койку. Ни Рихтгофену, ни Гольштейну, надобности телеграфировать нет. Через несколько часов мы будем у Даго. Если обещанный Дубасовым «Ермак» встретит вовремя, войдем во льды Финского залива, и качать перестанет. Там наш страдалец-канцлер и получит свое заслуженное избавление.

Конечно, мы с вами знаем, господа, что у многих наших генералов обязательно будет особое мнение по этому вопросу. Если не по существу, то хотя бы из-за их духа противоречия морякам. Но решать-то нужно было быстро, не так ли? И с этим ничего уже не поделаешь. Мы идем в Санкт-Петербург! — Вильгельм многозначительно подмигнул Тирпицу, — Кстати, это очень хорошо. Когда тебя ПРАВИЛЬНО понимают…

* * *

Три дня. Вернее, трое суток. Много это, или мало, когда в ворох запланированных и уже расписанных по часам дел, внезапно вклинивается некая сверхзадача, которую, кровь из носу, а выполнить нужно? Наверное, у многих из нас случались подобные моменты. На таких неожиданных вводных, жизнь и проверяет на способность держать удар отдельные личности или целые коллективы. А случается, — даже целые народы…

«Кайзеровский десант», вернее авральная подготовка к нему, и стала тем самым форс-мажором, на котором сдавала этапный экзамен, «отрихтованная» Императором при помощи «гостей из будущего», система государственного управления в высшем ее звене. Сдавала подобно воинской части, внезапно поднятой командованием по тревоге, и в условиях, приближенных к боевым, проходящей суровую проверку на прочность. В смысле адекватности и быстроты профессиональной реакции, стрессоустойчивости и готовности личного состава к авральной командной работе на заданный результат.

«Рихтовка» эта, внешне почти не заметная, но качественно изменившая систему принятия важнейших государственных решений, стала главным следствием многочасовых бесед Государя с Банщиковым. Пытливо вникая в подробности истории мира будущего, а затем, в одиночестве, размышляя над рассказами и пояснениями собеседника, Николай твердо уяснил для себя четыре истины. Поначалу весьма неприятные для него, но которые мало было «прочитать, понять и выучить». Хозяину земли русской пришлось немедленно применять их к практике своей трудовой деятельности, сиречь — царствования. Рискуя при этом, как минимум, яростными склоками едва ли не с большей половиной Романовского семейства, а как максимум, — внезапной встречей с «апоплексической табакеркой»… Истины эти были следующими: