Одиссея Хамида Сарымсакова - [12]

— Мне тоже непонятно, почему такое однообразие? — промолвил я.

— А потому, — улыбнулся штурман, — что «Изба» — это и есть обыкновенная изба, а «Чум» — северное местное жилье из оленьих шкур или бересты. И стоят эти «ориентиры» в десятках километров пути.

Великое множество сопок, очень похожих друг на дружку. Мы, штурмана, после возвращения из полета в Баренцево море, обычно брали курс зюйд-вест и уточняли координаты по ориентирам побережья. Если, скажем, вывел я «пешечку» в районе Коровьего носа, то, следовательно, надо продолжать полет вдоль побережья до Корабельного мыса и от устья речонки Поной до аэродрома рукой подать. А дальше — это уже пилота заботы. Самое трудное...

— Посадка?

— Посадка посадке — рознь. Слово «аэродром» к этой полоске можно применить лишь условно. Взлетно-посадочная полоса коротковата для пикировщиков. Узкая. Слева гряды сопок примыкают, справа — каньон, в глубине коего шумит речка Поной. Ко всему тому, часто сильный боковой ветер — если по всем правилам садиться, самолет ветром опрокинет. Поэтому командиры с учетом силы ветра шли на посадку с креном. И не всегда все их ухищрения оканчивались благополучно. Случалось, самолеты капотировали.

— Сложная обстановка.

— Не скрою, трудно. Жили мы в ящиках из-под самолетов. За водой приходилось в каньон спускаться к речке. А зимой, ребята рассказывали, совсем не житье. Как завертит пурга! Зги не видать. К самолетным стоянкам и от одного жилого ящика до другого ходили, держась за леера — специально протянутые веревки. Бывали недели, когда одной треской кормились.

— Я бы не отказался от трески. Деликатесная рыба.

— Эх, уважаемый повествователь! Покормить бы вас недельки две треской жареной, треской вареной, копченой, консервированной!.. Света не взвидели бы.

— А летом тоже одна треска?

— Вы неправильно меня поняли, жизнеописатель. В смысле питания мы, морские летчики-североморцы, были на особом положении. Ребята в столовой острили: «Если бы не полеты на бомбежку и разведку, вроде бы и войны никакой нет!» Но случались перебои. А летом, когда я прибыл на эту взлетно-посадочную площадку, все было нормально. И природа своеобразная. Мелкий кустарник, низкорослые, кривые березки, сопки скалистые, мхом зеленовато-серым покрыты. Множество беленьких и голубеньких цветочков. Птиц целые ватаги — чайки, гагары, ловкие в воздухе и неуклюже ползущие по мшанику. И зверье кое-какое водится: волки, песцы... Возможно, кому-то покажется странным, но мне Заполярье напоминало чем-то нашу среднеазиатскую пустыню, вползающую в предгорья. Там ведь тоже, на первый взгляд, царство неживой природы, а на самом деле жизнь кипит ключом.

— И долго пробыл на этой точке базирования?

— Обеспечили проход в Архангельск остатков конвоя «пи-кью-семнадцать», и вскоре получили приказ нового командующего ОМАГ генерал-майора Петрухина прибыть на аэродром Ваенга. Вот там и началась напряженная боевая работа.

— Так, — произнес я, несколько волнуясь. — Рассказывай о своих боевых делах на «краю света», лейтенант.

Молодой человек покачал головой.

— Нет, уважаемый, — отвечал Хамид и укоризненно посмотрел на меня. — Уговор дороже денег. Сперва расскажу о своих боевых товарищах. Хотя бы о некоторых. Каждый из них достоин большой книги. Так пусть люди узнают хотя бы самую малость из их прекрасной жизни.

Он был прав, юный лейтенант Сарымсаков. И я согласно кивнул головой.

ГЛАВА V. «ПОКА В РОССИИ ЕСТЬ ТАКИЕ ЛЮДИ, ОНА НЕПОБЕДИМА»

— В Ваенге, расположенной на берегу узкого Кольского залива, было два аэродрома. Наш полк базировался на Ваенге — 1. Там же — Второй гвардейский истребительный авиационный полк имени Сафонова.

Я, к сожалению, уже не застал знаменитого аса в живых. Он погиб в воздушном бою, прикрывая от немецких пикировщиков и торпедоносцев союзный конвой PQ-16. Произошло это 30 мая 1942 года. Незадолго до перебазирования нашего полка в Заполярье.

Этот великий летчик, пламенный патриот и после героической гибели своей продолжал воспитывать в духе беззаветной преданности Отчизне не только авиаторов своего полка, но и всех летчиков Заполярья. Более того, у него, ушедшего в бессмертие, учились ненависти к врагу, отваге, пожалуй, все авиаторы Военно-Воздушных сил страны. Ведь Борис Феоктистович, если не ошибаюсь, — первый воин Великой Отечественной, ставший дважды Героем Советского Союза.

Увы! Второй Золотой звездой подвиги подполковника Б. Ф. Сафонова были отмечены посмертно.

И я хочу начать рассказ о моих боевых соратниках с этого замечательного человека, хотя, повторяю, я никогда не видел его.

БОРИС ФЕОКТИСТОВИЧ САФОНОВ

— За короткую свою военную жизнь Сафонов сбил в воздушных боях тридцать девять вражеских самолетов! А воевал он меньше года. И если бы не то трагическое стечение обстоятельств, Борис Феоктистович показал бы себя совершенно неповторимым асом. Для меня это — истина, не нуждающаяся в доказательствах. И на чем он летал?.. На «Киттихауке», самолете, не идущем в сравнение с «мессершмиттом» и «фокке-вульфом». А он их сбивал, да еще как!

Но за что особенно его любили подчиненные, так это за душевность, простоту, фанатическую любовь к авиации, за то, что командир полка всегда был впереди, показывал пример. Как рассказывали сафоновцы, он в воздушных боях был не только бойцом, мечом разящим. Молодых, неопытных пилотов он, словно на учениях, обучал тонкостям воздушного боя. Случалось, что, подбив самолет противника, Сафонов, вместо того чтобы добить его лично и тем приумножить свой боевой счет, наводил на поврежденного врага молодого истребителя. А ведь это так важно — вселить в неопытного пилота уверенность в своих силах, выиграть свой первый бой!