Одиссея Гомера - [33]

Но надо признать и другое, что не могло ускользнуть от моего внимания, но трогало меня до глубины души, хоть я не пыталась облечь это в слова — это то, как мои родители старались. Они не оставались в стороне, а как могли проявляли интерес к моим кошкам, заботясь о том, чтобы те ни в чем не нуждались и были счастливы.

До переезда я опасалась, что родители будут относиться ко мне по-прежнему, словно я все еще маленькая. Но, возможно, оттого, что мама и папа говорили со мной не обо мне, а о моих «детях», они давали мне понять, что считают меня взрослой.

Лишь в отношении Гомера родители зашли в тупик: я не слышала от них ни конструктивной критики, ни разумного совета. Их можно было понять: уже сама мысль о том, что бывает такое явление как слепой питомец, выходила за пределы многолетнего опыта. Это было чем-то экзотическим и загадочным.

— Ну, с ним вы, кажется, понимаете друг друга без слов, — говорили они. На том все и заканчивалось.

Гомер изначально вызывал в них больше жалости, чем кто-либо другой, кого можно было пожалеть. Его же в новой жизни угнетало лишь одно — сокращение жизненного пространства до маленькой комнатушки, притом что, находясь дома, я вовсе не обязательно была в ней. Гомер утыкался носом в ширму и жалобно голосил, заслышав мой голос, доносящийся откуда-то из кухни или дальше по коридору.

— Бедное дитя, — каждый раз искренне вздыхала мама. — Что за жизнь, никакой тебе радости.

Но Гомер страдал не от безрадостной жизни, а от того, что был насильно разлучен со мной, мог слышать мой голос, но его ко мне не допускали. Гомер не понимал мир, в котором я существовала отдельно от него и где другие голоса звучали сами по себе, а вовсе не затем, чтобы водить с ним дружбу или затевать игру. Поэтому нам недолго пришлось ждать того дня, когда Гомер отважится на свой первый дерзкий побег из «заказника».

Для того чтобы выйти, или войти, или, скорее, даже протиснуться в одном из этих направлений, я на несколько секунд отлепляла ширму от стены. И вот однажды, когда я заходила, на какую-то долю секунды приоткрыв «калитку», Гомер сжался, как тюбик с зубной пастой, и в следующее мгновение выплеснулся наружу сквозь щель между моей ногой и стеной, как паста под напором, тем более неожиданно, что всей-то щели было дюйма два-три. В тот раз он далеко не убежал. Поскольку Гомер был незнаком с расположением дома, он остановился в нескольких футах от ширмы, прислушиваясь к разным звукам, чтобы сориентироваться. Но это было лишь в первый раз. После его уже нельзя было удержать. Чтобы предотвратить новый побег, я стала перелазить через ширму вместо того, чтобы протискиваться в щель. Но это лишь натолкнуло Гомера на мысль, что он может сделать то же самое. Примечательно то, что Скарлетт и Вашти при желании могли запросто перемахнуть через ширму в любой момент, но лазить по заборам ни та, ни другая были как-то не приучены, да и встречаться с собаками, которые жили по ту сторону, им не очень хотелось. Гомер таких сомнений не испытывал. Единственное, что удерживало его до сих пор, — это незнание точных размеров ширмы, поскольку чисто теоретически она могла простираться ввысь до бесконечности. Как только котенок проведал, что эта преграда преодолима, то есть, говоря человеческим языком, составляет всего-навсего три фута, остановить его было уже нельзя.

Что ж, мои родители, как и люди, которые встречались с Гомером до них, недаром были изумлены тем, как быстро он освоился у них в доме. Резкий разворот вправо приводил его прямиком в прихожую. Не менее резкий уход влево и пятнадцать размашистых скачков — и он оказывался прямо в гостиной. Слева от входа в гостиную вплотную к стене стоял диван, взобраться на который было совсем уж плевое дело. Каких-нибудь четыре-пять шагов по спинке, и, слегка тормозя когтями, ты попадаешь на приставной столик, затиснутый в углу между длинным диваном и двухместной софой. Оттуда можно было проникнуть в тайник, из которого выудить тебя уже не мог ни один человек. Опять же, если, паче чаяния, я попытаюсь перехватить его, перегнувшись через диван или с другой стороны, этого легко можно было избежать, если быстро прошмыгнуть между ножками столика вверх по подлокотнику софы и, оказавшись у меня в тылу, скрыться в неизвестном направлении.

— Это не котенок, это — дьяволенок, — говорила мне мать тоном, в котором слышалось не столько порицание, сколько восхищение Гомеровой ловкостью, дерзостью и сноровкой.

— Неужели так сложно поймать слепого кота? — вопрошал отец. С этой сентенцией он выступил после того, как, запыхавшись, вернулся с «охоты», которая вначале привела его в холл, затем в собственную спальню, потом под кровать, на кровать и наконец благополучно завершилась на мамином трюмо.

Гомерова удаль неизбежно должна была столкнуть его нос к носу с Кейси и Бренди. Подобно Одиссею, который на своем пути повстречал циклопов и сирен, существ чуждых и дотоле неведомых человеку, Гомер в конце концов столкнулся со зверями, которых он и вообразить не мог. Кейси была довольно крупной поджарой собакой, которая могла напугать кого угодно, несмотря на свой добродушный нрав. Налетев на нее в первый раз, Гомер вовсе не зашипел и не попытался скрыться, как поступали Скарлетт и Вашти, когда, по их мнению, Кейси слишком близко подходила к ширме. Гомер надулся как шарик и сел на задние лапки в защитной позе. Ноздри его расширились, как у зрячего расширились бы глаза при виде такого чудища. Это еще что такое?! Его попытка казаться больше, чем он есть, в глазах Кейси, весившей все восемьдесят фунтов, могла бы меня рассмешить, когда бы я не понимала, до чего он, должно быть, напуган. А дальше… дальше Гомер вытягивает вперед свою маленькую лапку с явным намерением ощупать собачий нос и морду. Я нависла над ними в нескольких дюймах в готовности выхватить Гомера при первом же рыке. Но Кейси обнюхала его с нескрываемым интересом, на что Гомер, остолбенев от страха и затаив дыхание, даже не отреагировал. Вдруг Кейси высунула длинный розовый язык, которым, похоже, могла слизнуть всего Гомера, и стала методично облизывать котенка, и он, судя по напряжению окологлазных мышц, крепко зажмурился, защищая чувствительные точки глазниц от внезапно нахлынувшего на него собачьего проявления нежности. Ничуть не обескураженная его нежеланием принимать ее ласку, Кейси облизала его с головы до пят.