Одиссей. Владычица Зари - [19]

Мы дрожали, прижавшись друг к другу, а грозный голос продолжал:

– Вы, двое, слитые в единое целое! Пусть То, чьему голосу вы вняли, разделит вас и обовьет обоих! Отныне вас трое!

Моя грудь разрывалась от муки, казалось, я вот-вот потеряю сознание, а рядом с мужчиной, которого я любила, вдруг появилась женщина из моего сна – в сиянии своей несказанной красоты и со звездным камнем на груди. Нас было трое! А между ним и мной, обвившись, однако, вокруг него и вокруг меня, извивалось То, чье имя тебе известно. И он, кого я любила, с восхищением глядел на прекрасную женщину, а она улыбнулась и протянула к нему руку, словно желая взять то, что принадлежит ей по праву, и в этот миг, Реи, хоть всё это происходило во сне, я испытала жгучую ревность смертных и проснулась, дрожа… Растолкуй, Реи, мой сон, ведь ты искушен в толковании сновидений, в царстве сна для тебя нет тайн.

– Нет, госпожа, – ответил я, – твой сон выше моего разумения, я не могу его растолковать, хотя всегда и во всем рад тебе помочь.

– Ты любишь меня, Реи, я знаю, – сказала она, – но твои слова не рассеяли мрак. И потому… и потому забудем всё! Ведь это был всего лишь сон, и если он прилетел ко мне из царства мертвых, значит, послали его не добрые боги, а убийца Сет или не знающая жалости Пахт, она бросила зловещую тень Судьбы на зеркало моего сна. А что Судьбой предначертано, то неминуемо свершится! Я словно песчинка, гонимая вихрем Судьбы; то она вознесет меня на самую высокую башню грандиозного храма, то швырнет под ноги толпе рабов, то утопит в пучине горя, то снова вынесет на поверхность. Я не люблю своего господина, который станет фараоном, а тот, кого я могла бы полюбить, никогда мне не встретится. Я рада, что не люблю фараона, ведь любовь делает нас рабами. Когда сердце холодно, то рука сильна, а я хочу быть первой царицей в нашей древней стране, за которой фараон пойдет, как послушная овца. Я рождена повелевать, а не покоряться. Что ж, буду править, пока смогу, пока не кончится мой срок. Смотри, Реи: Исида со своего трона заливает сиянием весь наш город, все улицы, дома, дворы, лучи дробятся и пляшут на лоне вод. Так и я, Дитя Луны, озарю своим светом нашу страну Кемет. И разве так уж важно, что перед восходом солнца Исида должна спуститься в свое царство мертвых и что голос Мериамун когда-то смолкнет и ее положат в гробницу?

Она ушла. Как хотелось бы видеть на ее лице улыбку счастливой новобрачной, но нет, на нем играла странная загадочная усмешка, с какой божественный сфинкс Хоремху глядит на вечные пески пустыни.

– Странная царица, – промолвил Скиталец, помолчав. – Но какое отношение имею я к этой истории с ее замужеством и к ее бредовым снам?

– Гораздо большее, чем тебе хотелось бы, – ответил Реи. – Дослушай мой рассказ до конца и ты поймешь, какую роль назначила тебе судьба.

VIII. Ка, Ба и Ку [11]

Божественный фараон Рамзес умер и воссиял в Осирисе. Вот этими руками я закрыл его гроб и положил в великолепный саркофаг, где он будет покоиться до дня пробуждения. Правителями Кемета стали Мериамун и Менепта. Но она была очень холодна со своим супругом-фараоном, хотя он исполнял все ее желания; у них родился всего один ребенок, и довольно скоро ее красота перестала его волновать.

Но эта женщина наделена выдающимся умом, и потому она властвовала не только всей страной, но и фараоном.

А я – я был обласкан и высоко вознесен ею, она сделала меня главным зодчим Кемета и командующим легионом Амона, часто и подолгу беседовала со мной.

Однажды Мериамун устроила пир в честь фараона, и рядом с ним во время пира сидела Хатаска – первая среди придворных дам в свите царицы, красивая, но наглая, она на короткий миг стала очередной фавориткой фараона. Фараон опьянел и, никого не стесняясь, стал гладить руку Хатаски, однако царица Мериамун не обратила на это никакого внимания, и Хатаска, тоже выпившая слишком много теплого вина из виноградников Нижнего Египта, повела себя и вовсе вызывающе, как это было ей свойственно. Она отпила несколько глотков из своего золотого кубка и приказала рабу отнести кубок царице, воскликнув: «Выпей за мое здоровье, сестрица!» Все поняли, что сделала эта приближенная Мериамун: Хатаска во всеуслышание объявила, что она жена фараона и считает себя равной царице. Мериамун было безразлично, кого берет себе в любовницы фараон, но чтобы кто-то покусился на ее власть? Этого она допустить не могла. Мериамун сдвинула брови, ее темные глаза сверкнули, однако она взяла кубок и прикоснулась к нему губами. Потом подняла свой кубок, полюбовалась им, сделала вид, что пьет, и ласково сказала королевской любовнице, пожелавшей, чтобы царица выпила за ее здоровье:

– Выпей и ты за меня, прислужница моя Хатаска, ведь я предвижу, что скоро ты возвысишься и надо мной, царицей.

Глупая женщина не поняла сказанных ее госпожой слов и взяла кубок из рук евнуха, который поднес его. Слегка кивнула царице, небрежно махнула ей своей маленькой ручкой и выпила вино, но тут же издала леденящий душу крик и упала, бездыханная, на стол. Все окаменели от ужаса, люди не смели произнести ни слова, но и молчать боялись, а Мериамун с презрительной усмешкой глядела на темноволосую голову, лежавшую на столе среди роз. Фараон вскочил, побелев от бешенства, и приказал стражникам схватить царицу, но она остановила их движением руки.