Одиссей, сын Лаэрта. Человек Космоса - [113]
Подскажите!
«Когда любишь, просто идешь. Навстречу; без тайны».
— …Спасибо тебе, прорицатель. Ты вселил надежду в мое сердце. Да, Одиссей здесь — и горе стервятникам! Горе!!! Мой муж не прощает оскорблений! Они за все ответят, за все!!!
О небо, что ты говоришь?! Теперь уже я не узнавал свою жену. Разъяренная львица, жаждущая крови, была передо мной.
— Успокойся, басилисса! К чему желать смерти этих жалких людей?
— Нет!
— Изгнание, позор много хуже…
— Нет! Ты зорок, но глуп, прорицатель! Они должны ответить за все! Сдохнуть! Как псы, как мерзкие шелудивые псы!..
Покои наполнились торопливыми шагами: Эвриклея, две служанки…
— Тебе лучше уйти, гадатель. Басилисса расстроена.
— Д-да… конечно… Я не хотел ничего дурного! Я только сказал… ухожу, ухожу…
Ухожу.
Снова — ухожу.
Я еще не вернулся.
Злые, кожистые крылья бились за моей спиной, и драконы несли упряжку к обрыву.
Они перехватили меня во дворе.
Красавчик, Толстяк и Богатей.
— Вижу, не слишком щедро одарила тебя басилисса. — Жирные щеки Толстяка затряслись студнем. — Ни радости на твоем лице, ни богатых даров в руках…
— Небось дурное напророчил? — с сочувствием поинтересовался Богатей.
А Красавчик молчал. Только разминал кисть правой руки, пальцами хрустел да щурился. Мимо смотрел. Ох, никто мне в лицо сегодня не глядит… Больше всего после истерики, случившейся с Пенелопой, хотелось послать их к Пифону в задницу. Уйти куда-нибудь. В горы. Чтоб никого рядом. Но шелуха если прилипнет… Да и самого разобрало любопытство: что им нужно от беглого прорицателя? Интерес был слабый, вялый: перед глазами, заслоняя остальное, стояла неистовая, яростная, беспощадная Пенелопа. Слишком похожая в гневе своем на сову, и оливу, и крепость, чтобы сердце не зашлось болезненным грохотом.
«…Они должны ответить за все! Сдохнуть! Как псы, как мерзкие шелудивые псы!..»
«…Ты убьешь их всех, папа? Прямо сейчас?»
«…У тебя есть нож, басиленок?»
Итака хочет умыться кровью. Жена, сын, свинопасы-коровники… Отец? Не знаю. Но боюсь, что и он — тоже. Один я упрямлюсь. Брыкаюсь, спорю с судьбой. Или с собой?! Может быть, я так настойчиво миролюбив, потому что на самом деле…
— Уснул, прорицатель? Или с богами разговариваешь? Чего басилиссе-то накаркал, говорю?
— Не ваше дело.
Зря это я. Беглец-пророк должен быть повежливей. Нет, проглотили.
— Ну ты гляди! Совсем не умори ее своими предсказаниями! — Богатей натужно хохотнул. — Ладно, пошли в мегарон. Дело к тебе есть. Глядишь, нам твои слова понравятся больше, чем Одиссеевой вдовушке.
«Вдовушка» лопнувшей тетивой резанула по уху.
— Ну?!
— Ладно. Только если вам будущее провидеть, нам не в мегарон бы идти. В горы. К птицам. Я по птицам лучше гадаю.
Не хочу в мегарон. Не хочу, и все. Без причин. Особой опасности нет, да и ребенок у предела молчит. Впрочем, он молчит уже давно. Может быть, вырос и теперь больше не плачет?
— Ты не прибедняйся, Феоклимен! — осторожно похлопал меня по плечу Толстяк. — Твоя слава быстро бегает. Люди говорят: ты в гавани и прошлое, и будущее — насквозь. Хоть с птичками, хоть без. Мы понимаем: дар редкий, не всякому о нем рассказывать можно, чтоб богов не гневить. И мы не станем языками молоть. Давай, давай…
Вот так, несильно, но настойчиво подталкиваемый в спину Толстяком и Богатеем, я вступил в мужской зал собственного дома. Красавчик шел последним, нарочито топая. Он-то и прикрыл за нами двери. Плотно-плотно. И засовом изнутри заложил: оборачиваться я не стал, но по звуку понял.
Нас ждали.
Вся шелуха была здесь. Ну, кто жаловался, что ему в лицо сегодня смотреть не хотят? Тут их добрая сотня собралась; и все взгляды — на тебя! Что ж ты не рад, Одиссей, сын Лаэрта? Мой Старик встал рядом, плечом к плечу, сжимая призрачное копье. Медленно, тяжело оглядел зал: словно в поисках знакомых. Или запоминая. Я невольно последовал его примеру. На столах в изобилии имелись кубки, чаши, кратеры и кувшины с вином, но еды почти не было. В корзине, близ очага, бычья спина, разрубленная надвое. Видно, хотели обжарить, да махнули рукой. Пить станем: от души. На пустой желудок. Песни горланить…
Есть такая застольная песня: «сколия»[91] называется.
— Болтают, ты вчера в гавани вещал? — сидевший ближе других Верзила поднялся навстречу. Вразвалочку прошелся передо мной. Моргнул исподтишка лукавым глазом. — Насчет того, кому Итакой править? Может, повторишь? А то у народа язык без костей…
Пожимаю плечами:
— Отчего ж не повторить? Сокола я видел. Голубя в его когтях. Значит: пока жив хоть один мужчина из Аркесиадов, не бывать на Итаке иным владыкам!
А сомневаются, пускай проверят.
— Не соврали, выходит… не соврали… — Верзила слонялся ожившим деревом. Чесал редкий мох на подбородке. — Хитрюга ты, провидец: брякнул, и понимай, как хочешь!..
О, спохватился:
— Да ты садись, садись! Винца хлебни! Чего зря косяк подпирать?
Ладно. Сажусь на скамью, придвигаю кубок. Эй, Толстяк, плесни из кратера! А руки-то у тебя дрожат, приятель. Вино ты пролил. Самую малость, но пролил.
Зато богам плеснуть забыл.
— Ты умный человек, Феоклимен, сын Полифейда, — жестом отстранив Верзилу, вступает в разговор Богатей. — Без обиняков спрашиваю: очищение требуется?
В Японии царит Эпоха Воюющих Провинций. Все сражаются со всеми, горят крепости и монастыри, вороны пируют на полях боев. Монах-воин Кэннё, настоятель обители Хонган-дзи, не может больше видеть этот ужас. Он просит будду Амиду сделать что-нибудь, что прекратило бы кровопролитие, и милосердный будда является монаху. Дар будды изменит всю дальнейшую историю окрестных земель, превратив Страну Восходящего Солнца в Чистую Землю. Вскоре правительство Чистой Земли учредит службу Карпа-и-Дракона, в обязанности которой войдут разбирательства по особым делам, связанным с даром будды.
Кто не слышал о знаменитом монастыре Шаолинь, колыбели воинских искусств? Сам император благоволит к бритоголовым монахам – воинам в шафрановых рясах, чьи руки с выжженными на них изображениями тигра и дракона неотвратимо творят политику Поднебесной империи. Но странные вещи случаются иногда в этом суетном мире Желтой пыли…Китай XV века предстает в книге ярким, живым и предельно реалистичным. Умело сочетая традиции плутовской новеллы с приемами современной прозы, тонкую иронию и высокую трагедию, динамичный сюжет в духе «Путешествия на Запад» – с оригинальными философскими идеями, авторы добиваются того, что вращение Колеса Кармы предстает перед читателем в абсолютно новом свете.
Закон будды Амиды превратил Страну Восходящего Солнца в Чистую Землю. Отныне убийца жертвует свое тело убитому, а сам спускается в ад. Торюмон Рэйден – самурай из Акаямы, дознаватель службы Карпа-и-Дракона – расследует случаи насильственных смертей и чудесных воскрешений, уже известных читателю по роману «Карп и дракон». Но даже смерть не может укротить человека, чья душа горит в огне страстей. И теперь уже не карп поднимается по водопаду, становясь драконом, а дракон спускается с небес, чтобы стать карпом.
Силы Света и силы Тьмы еще не завершили своего многовекового противостояния.Лунный Червь еще не проглотил солнце. Орды кочевников еще не атаковали хрустальные города Междумирья. Еще не повержен Черный Владыка. Еще живы все участники последнего похода против Зла — благородные рыцари и светлые эльфы, могущественные волшебники и неустрашимые кентавры, отважные гномы и мудрые грифоны. Решающая битва еще не началась…Ведущие писатели, работающие в жанре фэнтези, в своих новых про — изведениях открывают перед читателем масштабную картину непрекращающейся магической борьбы Добра и Зла — как в причудливых иномирьях, так и в привычной для нас повседневности.
Миф о подвигах Геракла известен всем с малолетства. Но не все знают, что на юном Геракле пересеклись интересы Олимпийской Семьи, свергнутых в Тартар титанов, таинственных Павших, а также многих людей - в результате чего будущий герой и его брат Ификл с детства стали заложниками чужих интриг. И уже, конечно, никто не слышал о зловещих приступах безумия, которым подвержен Великий Геракл, об алтарях Одержимых Тартаром, на которых дымится кровь человеческих жертв, и о смертельно опасной тайне, которую земной отец Геракла Амфитрион, внук Персея, вынужден хранить до самой смерти и даже после нее.Содержание:Андрей Валентинов.
Закон будды Амиды гласит: убийца жертвует свое тело убитому, а сам спускается в ад. Торюмон Рэйден, самурай из службы Карпа-и-Дракона, расследует случаи насильственных смертей и чудесных воскрешений. Но люди, чья душа горит в огне страстей, порой утрачивают облик людей. Мертвые докучают живым, в горной глуши скрываются опасные существа, а на острове Девяти Смертей происходят события, требующие внимания всемогущей инспекции тайного надзора. Никого нельзя убивать. Но может, кого-то все-таки можно? Вторую книгу романа «Дракон и карп» составили «Повесть о голодном сыне и сытой матери», «Повесть о несчастном отшельнике и живом мертвеце» и «Повесть о потерянной голове».
В Сфере Богов бесчисленные легенды боролись за таинственный куб. После сражения таинственный куб исчез в пустоте. Линь Мин натыкается на этот таинственный объект и начинает своё путешествие, чтобы стать героем земли.
В Сфере Богов бесчисленные легенды боролись за таинственный куб. После сражения таинственный куб исчез в пустоте. Линь Мин натыкается на этот таинственный объект и начинает своё путешествие, чтобы стать героем земли.
В Сфере Богов бесчисленные легенды боролись за таинственный куб. После сражения таинственный куб исчез в пустоте. Линь Мин натыкается на этот таинственный объект и начинает своё путешествие, чтобы стать героем земли.
Аур считал себя единственным и неповторимым. Полагал, что огромные возможности — следствие его высокого интеллекта, упорного труда и толики удачи, позволившей избрать верный путь. Но всё оказалось не так легко: он не уникален, и второй маг, шагнувший сквозь время, оказался его, Аура, учителем. Учителем, чьи действия, на первый взгляд, совершенно безумны…
Эта история берет начало меж восьмой и девятой горой. Она о несостоявшемся юном ученом по имени Мэн Хао, которого заставили вступить в Секту Бессмертных Практиков. Мир Культивации, где сильный поедает слабого, где господствует закон джунглей. Мэн Хао должен приспособиться к новому миру или погибнуть. Однако он не забыл идеи даосизма и конфуцианства на которых был воспитан. Это вкупе с твердым характером открывает для него путь истинного героя. Что же значит «Запечатать Небеса?» Ответ на это вы можете получить только вместе с Мэн Хао!
Явление, изменившее мир... Происшествие, после которого люди начали обнаруживать в себе невероятные способности. Порой это были увеличившиеся физические характеристики, в некоторых случаях появлялись навыки контроля над стихией или иным видом энергии. Но общее в новообретенных силах было то, что они выражали истинную сущность человека, скрытую глубоко внутри. Однако, помимо индивидуалистов, способных обрести неповторимые навыки, «Пробуждались» так же и те, кто отождествлял свое «Я» с суррогатными вселенными.
Я, Одиссей, сын Лаэрта-Садовника и Антиклеи, лучшей из матерей. Внук Автолика Гермесида, по сей день щедро осыпанного хвалой и хулой, — и Аркесия-островитянина, забытого едва ли не сразу после его смерти. Правнук молнии и кадуцея. Владыка Итаки, груды соленого камня на самых задворках Ионического моря. Муж заплаканной женщины, что спит сейчас в тишине за спиной; отец младенца, ворочающегося в колыбели. Герой Одиссей. Хитрец Одиссей. Я! я… Вон их сколько, этих «я». И все хотят вернуться. Еще никуда не уехав, они уже хотят вернуться.
В довольно-таки мрачном фэнтезийном мире зарождается довольно-таки светлая и романтическая любовь… И, возможно, они жили бы долго и счастливо и умерли в один день — если бы в ветвях зловещего леса не жил, ожидая своего часа, могущественный и безжалостный, с довольно-таки странными представлениями о справедливости — Скрут…
Она — прекрасная принцесса, но безобразна. Он — свирепый дракон, но человечен. Оба они выламываются из клетки ритуалов, жестоких либо лицемерных, оба проигрывают войну против мира, где искренность смешна, а любовь невозможна…Но проигрывают ли?М. и С. Дяченко считают «Ритуал» самым романтичным своим произведением.
В этом мире сочетаются обыденность и миф. Здесь ведьмы танцуют в балете, а по улицам города бродят нави — злобные и несчастные, преследуемые жестокой спецслужбой «Чугайстер». Когда крах неизбежен, когда неминуема катастрофа, кто поверит в новую любовь, такую невозможную по обывательским меркам?