Одинокое письмо - [34]

Интересна самоостановка, которую делает такой человек, замечающий, что он слишком долго говорит и даже заболтался.

Хочется знать, на какой стадии находится он, на той, когда человек мучительно перебирает сказанное — лишнее, неумное — или стыдится своего ненужного жара, неуместного откровения, или на другой — что вернее предположить у закоренелого болтуна, чей поток ассоциаций воздвигается по любому поводу и претендует на общезначимость для окружающих, — не на той юношеской стадии болезненного ухода из гостей.

«Цели недостижимы, стремления безграничны. Сердце человека непостоянно. Все сущее призрачно. Так чему же застыть, хотя бы на мгновение?»

Вон он, идет, сразу увидела его из окна электрички — очистившееся от снега прямое шоссе, параллельное железной дороге, ровный шаг, методичность прогулки.

Поезд все еще шел на полном ходу. Наконец станция — платформа, рельсы, и бегом по асфальту дороги, скорее, его еще не видно, но где-то там впереди он, наверно, уже сворачивает по какой-нибудь просеке к морю в соответствии со своим маршрутом прогулки.

Небольшой подъем — и вот одинокая фигура на дороге — еще так далеко, что не понять, удаляющаяся или идущая навстречу.

Бегом, бегом, но вот она останавливается, поворачивается, идет навстречу.

Сомнений нет — это он.

Теперь они идут обратно. Пустое шоссе вдоль железнодорожной линии, солнце уже зашло, ровный шаг соотносится с пространственной пустотой все той же дороги впереди.

Пробежка, чтобы нагнать его, была мгновенной смесью сомнения и уверенности — сейчас он покажется в этой геометрии параллелей, сейчас возникнет это печальное инородное тело.

Теперь она увидела, что расстояние, преодоленное ею за какое-то мгновение, оказалось значительным, мгновение расчленилось, растянулось, они все еще шли назад, а до платформы, с которой началась пробежка, было все еще далеко.

Она смотрела прямо перед собой, включившись в приковывающий ритм неотрывания взгляда от дальней пустоты дороги, в отвлеченность такого хождения, понимая теперь весь холод его существования, идущего параллельно проносящимся электричкам, не поворачивая головы на их преходящий шум, и возвращающегося назад, не дойдя до какой-то цели, а просто решив, что пройдено достаточно.

Он не свернул к морю, как ей представлялось во время пробежки, он не пошел другой дорогой — он просто повернул и пошел назад — тут он и увидел ее.

Наконец они свернули с шоссе вниз, к дому.

Здесь еще лежал снег. В колеях он вытаял, обнажив ручейки с песчаным дном. Сапог увязал в перемешанном с водой снеге.

Метафизическая отвлеченность утратилась...

Разлагающийся снег, утративший свою зимнюю метафизическую белизну, плотность и равномерность, жалкий на пятиградусовом тепле, давно по всем законам должный растаять, а теперь затоптанный, перемешанный, превратил их отвлеченное хождение в увязающее топтанье на месте, которое почему-то унижало.

Под ногами была сомнительная субстанция, рыхлая, но достаточно плотная, чтобы обернуть происходящее на насущные вопросы отношений, решений, обстоятельств, обид, усталости.

«Мы не задумываемся над тем, что такое миг, но если миг за мигом проходит не останавливаясь, вдруг наступает и срок, когда кончается жизнь. Поэтому праведный муж не должен скорбеть о грядущих в далеком будущем днях и лунах. Жалеть следует лишь о том, что текущий миг пролетает впустую».

Они выпрямились не для стойкости и не от собранности, а от одеревенелости, омертвения.

Застарелый вздох, внезапные приступы агрессивности, казалось бы по пустяку, — бесцветные героини экскурсионной эпохи.

Не подходите к ним слишком близко, они не по силам сами себе, а вы пропадете, хотя приятно размять иной загривок.

К вечеру она все больше тяжелеет, как-то обвисает, ее огромные черные глаза тускнеют, под глазами залегают тени, она встает, собирается домой; хочется ее рассмешить, порадовать, она наваливается все больше — и вот ты задушен.

Уже поздно покупать что-нибудь на ужин. Все магазины уже закрываются, и в Елисеевском тоже уже ничего не купить.

Все, чем она наградит себя сегодня, — это, пожалуй, пройдет пешком остановку.

Апрельский вечер. Светлое небо. Освободившиеся от снега тротуары и мостовые. Можно надевать туфли, снимать надоевшие уже немодные зимние сапоги.

Идут домой нарядные продавщицы. Короткие куртки, джинсовые задницы. На мужчин она не смотрит. Болью отзываются в ней встречные пары. Неужели не видать ей счастья. Кармашки, воротнички, планочки.

Целый день ты занималась, читала, переписывала впрок цитаты, с точным указанием страниц, уже много лет в духоте, в свободное время, а как же Салтыков-Щедрин, в своей работе совсем о нем забыла, а это важно, Щедрин, Чехов, Короленко, Некрасов, весь микрорайон.

Итак, ты себе сегодня много позволила, журналы, теперь соблазнительные (подозрительные) прогулки по Невскому, вот и следующая остановка, пора и честь знать, теперь ты уныло стоишь, здесь уже не так респектабельно, почти совсем стемнело, появились неопрятные пьяные, улицу перебегают громко хохочущие подозрительные девы, громкая компания обходит тебя, веселые, уже набравшиеся, но еще в самом пике активности, шарахаются от тебя...