Одинокое письмо - [33]

Около трех десятков котов и кошек распределились в прихожей и полутемных, выходящих во двор кухне и комнате.

Голая комната кишела. На кровати, покрытой тонким одеялом, на клеенке стола было особенно много. Остальные сидели в ряд на комоде, на шкафу, на подоконнике, в них надо было вглядеться. Иные обращали на себя внимание лишь неожиданным перемещением.

Некрасивый черный кот, рявкнув, вдруг спрыгнул с высокой печки.

Но не спешите его похвалить, чтобы угодить хозяйке. Он слеп. Его морда гноится. Ему двадцать три года.

Сидя на кровати, старуха разговаривает с ними:

— Иди сюда, Никитушка, старый ты совсем стал, усыплять тебя не буду, а ты не лезь, Мурка, старая, а бесстыжая.

Когда кот Никита был при смерти, она ставила ему горчичники, капала в нос капли.

Она разговаривает с каждым из них. Когда она готовится ко сну, все они собираются около кровати и ждут, когда она ляжет, тогда каждый из них займет свое особое место около нее. Главный любимец спит на ее шее.

— А ночью мне и одеяла не надо, обложат меня со всех сторон, жарят как печь.

— Только что с ними будет, когда я по-настоящему заболею, придется усыплять: они погибнут — и мне смерть.

Приезжал врач, делал укол, хотел забрать в больницу — но всякий раз она отказывалась — с кем останутся кошки?

Собиралась гроза, она чувствовала это и по тому, как труднее становилось дышать, и как набирала электричества кошачья шерсть.

Если пойдет ливень, придется встать и идти в подвал — она знала по многолетнему опыту, что в такие проливные дожди заполняются до отказа неисправные люки и подвал затопляет.

Сверкнула молния. Шерсть у кошек встала дыбом. Грянул гром. Они проснулись и завозились.

Вспыхивало часто, но дождь не начинался.

У них дома говорили в таких случаях — «рябиновая ночь».

Она встала и завесила полотенцем зеркало, потом села на кровати. Коты недовольно урчали.

Такие сухие грозы в их местах считались самыми страшными.

А что может напугать ее? Теперь она ничего не боится. Навидалась всего. Зачем она живет, когда ни одной родной души не осталось во всем свете. Сколько бы сейчас было сыну? Он ушел добровольцем вслед за отцом, когда ему исполнилось семнадцать, в самом начале.

Вдруг зашумело по водостокам, разрастался ливень.

Она встала, зажгла свет, оделась, накинула на голову пальто, взяла ключи и пошла к подвалу проверить, не затопило ли.

Знали бы ее родители, что их бедная дворяночка будет спасать какие-то странные учреждения от затопления дерьмом.

За час до казни.

— Какая пустота, если бы вы знали!

— Когда случается что-то плохое, страшное, какое бы ни было плохое, начинается новая жизнь, хлопоты, устройство и неизбежные перемены.

— Ведь всех убить надо!

— В природе жизнь вообще коротка. Птички живут два-три года. Выведутся в гнезде, улетят осенью, а следующую весну прилетают и своих птенцов уже выводят. Их жалко. А комары-однодневки, а бабочки!

— Но ведь если бы своей смертью, а то насильно.

— Редко кому удается умереть своей смертью. Ослабевшие сразу становятся добычей врага. Вот олени. Как только оленю начинают отказывать ноги, его догоняет волк.

— Ой, сколько времени?

— Семь.

— Еще час остался. Хорошо, что не завтра утром, а то бы я всю ночь не знала, как бы и прожила.

— Ночь перед казнью. Как Мария Стюарт. А может, их всех отвезти в лес и выпустить. Будут дикие коты.

— Пропадут они. Они на улице-то никогда и не были.

— Вы уже решили, каких оставить?

— Вон этого, эту и эту.

— Посадите их в другую комнату, а здесь откроете окно. И вам тоже нужен свежий воздух. Теперь сможете поехать на дачу.

— Да. За городом я не была больше двадцати лет. Да и к кому ехать. Кому я нужна. Ох, не переживу я сегодняшнего.

— Вы ведь на фронте и не такое видали. А тут — котов усыплять.

Темнело. Коты притихли. Некоторые спали. Другие сидели на столе, рядом с чайной чашкой. На подоконнике, стульях, газовой плите, буфете — везде стихла возня. Любимчики жались к хозяйке. Им надлежало остаться.

Через три месяца она умерла. На ее груди лежал мертвый кот.

Кто умер раньше — никто не знал.

Вообще же, что ни говори, именно она, пережившая столько катастроф, более всех не верила в наступивший после войны покой. Она пережила блокаду, ей знаком средневековый ужас многомесячной осады города (армия неприятеля, подступившая к стенам города, голод, непробиваемые башни. Покидающие обреченный город крысы, трупы на улице, пустые дома, пожар, обезумевшая толпа в главном соборе, врывающиеся в город по горящим улицам варвары, убиенные младенцы, поруганные алтари, сожженная библиотека, враги, пирующие у ночных костров. Из церкви по подземному ходу прочь от города уводит уцелевших молодая девушка, пережившая Божественное откровение. Она знает, что ей суждено спастись самой и спасти город. Ее брат должен стать полководцем, он отправится набирать армию в окрестных землях, но он умирает от чумы).

Уже давно не было блокады, войны, голода, эпидемий, но она все время ждала несчастий и была готова к ним.

«В этом мире много вещей, о которых ныне люди спрашивают и болтают при встрече».

Он изящный, просвещенный, но и просто разговорчивый, и вот это-то качество и обернулось крайностью, самозаносящей в умиление какими-то подробностями, привлеченными для анализа причин нелюбви к рыбной ловле, неспособности к созерцанию и, наоборот, любви к исчезнувшим культурам.