Одинокое письмо - [139]

С Беллой Улановской меня познакомил Сергей Завьялов на одном литературном вечере в Петербурге в июне 2001 года. Через несколько дней она меня пригласила к себе домой, жила она на Васильевском острове, рядом с Гаванью. В тот день она подарила мне деревянную «птицу счастья», которая до сих пор висит у меня дома (и долго будет висеть), и свою книгу «Осенний поход лягушек».

Меня сразу же поразила одна ее особенность — какой-то безмерный интерес, порой с неожиданной для меня стороны, ко всему и всем; поистине ненасытное желание узнать об интересующих ее, иногда необычных, вещах все до мельчайших подробностей. Она не уставала расспрашивать обо мне, об Италии, о «загадочном» городе в Южной Италии, где должен был выйти «наш» сборник переводов.

Когда я встречал трудные места в ее текстах и просил помочь — всегда убеждался, как она дивно объясняет. Я чувствовал, как тонко понимает она и любит родной язык, во всех его разновидностях (просторечье, жаргон, диалекты).

Талантливая рассказчица — чудесный дар, каким богаты были наши с ней встречи. Вспоминаю, как в феврале 2002 года мы с Беллой долго ехали троллейбусом с Невского проспекта на Васильевский остров. Это было зимним вечером, было темно, шел снег. Мы только что были на чтении Сергея Стратановского в Доме Ахматовой. Я не ощущал ни дороги, ни мороза, такой шел обворожительный разговор...

Я помню ее лицо, когда я принес экземпляры сборника ее текстов в моем переводе. Она вся просияла, долго смотрела на пеструю обложку и все допытывалась, что это за деревья на фотографии? Наши или...?

Она притягивала к себе полнотой душевной жизни, никогда не теряла радости... В последние встречи (июнь 2005 года) она, как всегда, была оживлена, делилась своими впечатлениями от чтения Кальвино — и в трудный момент она могла радоваться. Улыбка стирала бледность... Мы поговорили про абрикосы — узбекские, итальянские...

Я сразу полюбил ее прозу: так много было в ней чарующего — возвышенная и неистощимая любовь к природе, к искусству, к жизни вообще. Не менее сильное впечатление оставляло стилистическое оформление фразы, абзаца, более крупных кусков текста, непрестанная забота найти единственно верное слово. И, конечно, меня не могли оставить равнодушным вызывающие какой-то мгновенный душевный отклик удивительные, светлые персонажи ее прозы. Все это вызывало у меня желание ее перевести.

В текстах Беллы, которые я читал и переводил, есть необыкновенный образ. Я имею в виду Татьяну Левину, трагическую героиню «Путешествия в Кашгар». Интеллигентная переводчица с китайского, любящая древнюю китайскую культуру (как пленительно трехстишие «Сижу дома в сезон приготовления вина», сочиненное героиней повести в подражание дальневосточным поэтам), она в качестве военного переводчика попадает в Китай с оккупационными войсками и героически погибает: кинувшись в тростники, чтобы выручить своих — «спасти всех», попадается в поставленную партизанами ловушку. С каким сочувствием и любовью рассказывается, как героиня пробирается, огибая озера и заливы «по кабаньей тропе» — «бежит теперь не хуже волка»; как храбро начинает это приключение («самое интересное из всех»): «и в этих джунглях она не потеряется», но дальше повествование становится все взволнованнее и взволнованнее — «пропала ее головенка». А ее прозрения относительно самой войны и своего участии в ней, которые посещают ее в иные мгновения ее стремительного бега...

Как интимно обрисована мирная обстановка, в которой она узнает про начало войны, — в одно прелестное мартовское воскресное утро она радостно собиралась на озеро с любимым сеттером — «если повезет, увидит тетеревов, взлетевших из-под снега».

Как располагает к себе мягкость, с которой она переводит испуганному китайскому пленному (она сразу понимает, что это за человек — образованный, столичный житель) слова командира.

Как усердно и нежно она укутывает полотенцем пойманную «большую рыбину», торжественно несет в лагерь, чтобы подшутить над спящими солдатами.

А два женских образа в рассказе «Сила топонимики»: две деревенские женщины — «бабенка, маленькая, дохленькая, а тягучая», пережившая не одного председателя, и молодая рыжая Маргарита с «кожаной модной сумкой», «строгой прической» и «вялой жалобой», страдающая от выходок разъяренного пьяного мужа. А еще бедная баба Домна из рассказа «Коврик» — любит рассказывать детям о войне и немцах, о старых гаданиях.

Среди персонажей Беллы, на мой взгляд, как-то выделяются два ребенка — школьница Татьяна Левина и торчиловский пастушок Дима Болабоня.

Маленькая Татьяна — робкая, молчаливая, одинокая девочка, отчужденная от «настоящей, грубой, смелой жизни», жадно погружается в запойное чтение. Задумчивая, с богатым воображением, она, умница, вынуждена жить в тяжелое время «генеральш и Сталинок».

Дима, «малец молодец», деревенский пастушок и замечательный рассказчик, с гордостью вам поведает, как пасет коров — он жалеет их бить, когда они не слушаются, но у него есть помощница — старая корова Верблюд, которая «все стадо поведет». Он любит кататься на коне, даже плавает на нем, если жарко. Когда ему скучно, пастушок читает сказки на краю поля — это, конечно, светлая, трогательная фигура.