— Возможно, это стоит меньше, чем ты думаешь, — через силу сказал он. — Разве любовь — это все в жизни?
— Если она достаточно сильная, то да! — в ярости крикнула она.
— Думаешь, я не люблю тебя? Думаешь, не лежу без сна ночь за ночью… не вижу тебя будто наяву, не мечтаю о тебе… Я все время твердил себе: пусть все летит в тартарары, лишь бы мне хоть раз предаться с тобою любви!
— Тогда давай займемся этим… сейчас… Моя комната рядом… И никаких больше вопросов или решений…
— Но с рассветом ко мне вернется разум. Легко сказать «пусть все летит в тартарары». Нам придется жить с последствиями того, что мы натворили. Допустим, мы попытаемся жить вместе. И как по-твоему: скоро ли начнем ненавидеть друг друга? Ты не можешь жить моей жизнью, а я не могу жить твоей. Мы погубим друг друга. Почему ты этого не видишь?
— Потому что ты для меня все! — в страстном гневе воскликнула она. — Может быть, любовь сделала меня тупой. Такой тупой, что я верю: мы сумеем построить совместную жизнь, если у нас хватит любви. Но лучше быть тупой, чем согласиться с тобой.
Вдруг Энджи поняла, что со всем своим искусством, страстью и решительностью она ничего не достигла. Мучительное ощущение, будто собственное сердце разорвалось на кусочки, заставило ее резко отступить. Она оттолкнула его жестом, похожим на удар.
— Если для тебя любовь так мало значит, тогда, наверно, и бороться не стоит! — выкрикнула она. — Пусть я привязана к своей прежней жизни. Но только потому, что ты за меня принял решение. Ты не позволил мне самой сделать выбор, даже очень трудный. Наверно, мы бы и вправду погубили друг друга. Но не по той причине, о какой думаешь ты. Я бы не смогла жить с мужчиной, у которого всегда готов приговор, который убежден, что моими поступками надо руководить. Прощай, Бернардо. Я думала, что сделала ошибку, приехав сюда. Но сейчас я рада. Это спасло меня от бессмысленных сожалений.
* * *
Полночь. В доме тишина. Далеко внизу в спокойном море отражается луна. Энджи пытается запечатлеть в памяти картину, зная, что она приехала сюда в последний раз.
— Так, значит, он был таким же тупым дураком, как всегда, — раздался из темноты ироничный голос Баптисты.
— Да, — с горечью согласилась Энджи. — Я думала, если он скучал по мне так же, как я скучала по нему, то это что-то изменит. Но ничего не изменилось.
— Нет, в Бернардо ничего не изменилось. И никогда не изменится. Он будет любить тебя всю жизнь. И будет так ужасно страдать, что мне больно даже думать об этом.
— А мои страдания? — сухо спросила Энджи.
— Моя дорогая, я знаю, что тебе больно, но ты выживешь. И снова полюбишь. Вероятно, не так, как любишь его. Ты теплая и с открытым сердцем. Ты умеешь жить. Но Бернардо… — Баптиста вздохнула. — Ни одного из этих качеств у него нет. Он тяжелый человек. Даже грубый, потому что не знает, что такое компромисс. Он скрытный. Таится от людей и даже от самого себя. Одна-единственная женщина сумела соблазнить его и вывести на солнечный свет. Если он потеряет ее, представляю, как холодно и одиноко ему будет. Какая искореженная жизнь его ждет.
— Знаю, — хрипло прошептала Энджи. — Когда я думаю, какими счастливыми мы могли бы быть… — Она сжала губы, но не смогла остановить слезы, заливавшие лицо. — Он считает меня райской птичкой, — всхлипнула она. — Но я-то хотела быть орлом!
— Ну так и будь орлом, — отрезала Баптиста.
— Как я могу, если он мне не позволяет?
— Не позволяет? — Баптиста повысила голос. — Ты из такого сорта женщин? Ждешь позволения мужчины? Вот уж не ожидала… Если ты во что-то веришь, не жди от него разрешения. Сильная делает так, чтобы это случилось.
— Вы думаете, я не мечтаю сделать так, чтобы это случилось? — сказала Энджи. — Но я не знаю, как это сделать.
— А я знаю, — сказала Баптиста. — И собираюсь тебе показать.
Зимой Монтедоро превращается в утопающий в тумане призрачный, пустынный город. Закрыты бутики и большинство кафе. Эхом отдаются шаги прохожего по камням мостовой. Все цвета будто испарились, и остался один серый.
После отъезда туристов в городе зимовало чуть больше шестисот человек. И казалось, почти все они столпились на узкой улочке, наблюдая за вновь прибывшими. Вверх ползли два грузовика. С переднего стали разгружать мебель, ее было совсем немного. Новый доктор купил у доктора Фортуно практику, дом и мебель, секреты, запасы и бочку.
Самым крупногабаритным предметом оказалась кровать. Спинки — прекрасно отполированное ореховое дерево. Матрас толстый и пружинистый. Зрители прикидывали: как ее втащат в узкую дверь? Кровать большая. Чересчур большая для одного человека.
Гм!
Второй грузовик оказался еще более интересным. На нем были объемистые сверкающие металлические предметы. Медицинское оборудование, догадались самые продвинутые. В толпе поднялся гул голосов:
— У доктора Фортуно никогда не было таких вещей.
— Он старый человек…
— А кто новый доктор?
— Женщина.
— Не смешите меня!
— А вот и она сама.
— Эта малышка? Да она могла бы быть моей дочерью!
Но при всей молодости и ангельской внешности у женщины был авторитетный и решительный вид. И когда она предложила двадцать тысяч лир тем, кто поможет внести вещи в дом, мужчины стали толкаться, пробиваясь к ней поближе. Зимой в Монтедоро, как известно, безработица. Вещи быстро внесли вовнутрь.
