Одинокий колдун - [77]

Дергалось и непрерывно дрожало худенькое тельце под ней. Ручьи крови заливали и ему, и ей плечи и грудь. Когда пацан пытался крикнуть или сказать, кровь била из разорванного горла еще сильнее, и она мычала от наслажденья, насыщаясь ею. Но как только конвульсии закончились, и тело опало, а из легких сквозь дыру в гортани вырвался глухой свист, она отпрянула, встала, покачиваясь от сытого опьянения. Она не хотела пить кровь из мертвого. Засмеялась, настолько непривычны, радостны, полны были ее ощущения; хотелось танцевать, хотелось куда-то бежать, крича что-нибудь громкое и неразборчивое. Все ее тело, покрытое липкими темнеющими пятнами, пело, мелко дрожало от избытка счастья и сытости, она выскочила на балкон, гордо подставив смеющееся лицо под лунный свет, словно ожидая оваций и поцелуев. Огромная, золотая и блестящая, как жирный блин, луна тоже торжествовала и умилялась на ловкую и красивую девушку. Ревел и громыхал трубами водостоков сильный северный ветер. Ей нужно было куда-то идти, бежать, дышать свежим воздухом; и девушка опрометью помчалась в ванную, смыть с себя остатки пиршества и причесаться. Когда, причесываясь, она вдруг срыгнула и выплюнула куски мяса и кожи, то поняла, что плоть ей не нужна, нужна только горячая кровь.

А затем она снова натянула длинный красный свитер, ушла прочь из квартиры, оставив дверь в нее широко распахнутой. Стояла глубокая, черная ночь. Серые тени редких облаков испуганными крысами шныряли по краям огромного черного пространства над городом. На реке стояли корабли с электрическими огоньками в каютах и на палубах. Мигали на небе редкие мелкие звезды. Шумела вода. Девушка жадно смотрела и слушала, будто впервые открывая для себя красоту города, ночи, пробуждающейся весенней жизни. Она захотела везде побывать, все увидеть и узнать. Она побежала прочь.

7. Сезон для охоты

Прошло больше месяца, наступило лето. Ему все еще не удавалось встретить ее.

А в ту ночь, когда погиб младший брат Димка, Егор был заранее предупрежден о том, что случится в его квартире. Он не успел буквально на несколько минут, потому что когда прибежал, тело Димки было еще горячее, а на зеркале в ванной не растаяли парные разводы после чьего-то умывания горячей водой... И хотя прошло больше месяца, хотя священник точно сказал ему (найдя этот случай — кровосмешения между колдуном и ведьмой — в своих книгах, которые хранил после разгрома храма в подвале, там же, где жил), кем стала и как будет убивать средняя сестра, — Егор так до конца и не поверил, что во всем виновата Малгожата.

Он в любом несчастии давно уже винил себя, и длинные вереницы погибших, их неспокойные и обиженные тени — Фелиции, Гаврилы Степановича, тех неизвестных ему людей, что сгорели в клубе, и вот новая, свежая и белая тень брата, — все они следовали за ним, являясь в снах и наяву. Егор не искал себе оправдания, не обращался за сочувствием к священнику, он думал и думал, вспоминал и мысленно беседовал с ними, пытаясь что-то объяснить, доказать, оправдаться; и сам же опровергал собственные доводы и доказательства.

Старость, лютая спутница несчастий и горя, понемногу смыкала на нем огромные шершавые ладони. Егор начал лысеть, а на висках волосы стали сивыми. Он теперь сильно сутулил плечи, ходил шаркающей походкой, слегка наклоняясь вперед и опустив голову; и в его теле словно скопилась непреходящая усталость от груза содеянного и ответственности; и он никогда не забывал о ноше, всегда чувствовал, как она давит и пригвождает его к земле.

Священник в тот вечер, на счастье оказавшись трезвым, прибежал вслед за Егором в его квартиру, размахивая осиновым колом и тупым серебряным ножом, позаимствованным из церковной утвари. Брызжа слюной, почернев от гнева, он долго топал ногами и кричал над сидевшим у тела Димки Егором. Что он предупреждал, что колдун не имеет права ни с кем связываться, тем более, что близкие люди намного беззащитнее, чем он сам. А потом старик выгнал Егора на кухню, сказав, что колдуну и нехристи вредно присутствовать, а сам облачился в рясу и отслужил над мальчиком с удивленным лицом, сломанной куклой лежавшим поперек кровати, отходную и заупокойную службы.

Они вдвоем похоронили Гаврилу Степановича и Димку, в одной могиле на окраинном безымянном кладбище в районе Купчино. Егор хотел положить их к матери, или хотя бы на острове, но старик предостерег, сказал, что там им лежать будет неспокойно, и если Егор не хочет поругания или новых кошмарных встреч с покойными родственниками, то пусть послушает его, умудренного старика.

Теперь Егор снова работал дворником, так и не успев уволиться в апреле, а недельное отсутствие ему директриса с готовностью простила, сказала, что все мы люди, и у каждого бывают личные горести (она думала, что аккуратный дворник является тихим алкашом, так как теперь Егор приходил почерневшим и слабым, будто бы с сильнейшего перепоя). Его любили и ценили на работе. А летом и самой работы почти не было, — в мае провели ремонт и покраску помещений, разбили две цветочные клумбы, застеклили теплицу, — кажется, и все.