Одинокий друг одиноких - [9]

Территория садика была за чертой города, куда подступала пустыня, тень давали только редкие посадки акаций и грецких орехов. Спелые орехи валялись прямо под ногами вперемешку с черепахами и скорпионами.

Я затерял где-то свои сандалики, а может, кто-то стащил… Что делать, как от пытки спастись?! Плюхаюсь на попу, задрав ноги вверх, но и попа начинает поджариваться. Меж тем группа строем куда-то идет, воспитательница строго окрикивает: «Вставай!». А я не могу ни подняться, ни объяснить, что со мной, дыхание перехватило, язык не слушается…

…Но страшнее всех картинка самая первая: меня оставляют. Удаляются уводимые в неизвестность двоюродный брат и сестра… Спина и вполоборота лицо уходящей мамы… Чужое вокруг все, незнакомое, все сереет, ужас беспомощного одиночества, предательство бытия..

Знаю теперь — это переживание не сверхобычно, не уникально нисколько. Травму первоодиночества получает каждый малыш, впервые на неопределенное для него время (для маленького и полчаса — вечность) внезапно оставляемый в резко чужой обстановке — да, каждый, даже предупреждаемый заранее.

Удар, сравнимый с ядерной бомбежкой, наносится по древнейшей психогенетической программе ребенка, предусматривающей возможность его выживания в первые годы жизни только в среде своих — в семье или в разновозрастной стае родственников, достаточно малочисленных и постоянных, чтобы всех их, еще не отрываясь от матери, запомнить в лицо. Так многие миллионы лет было в Природе, такими нас сделала история нашего вида, теперь инстинкты, и надо их знать и чтить.

У очень многих детей, как у меня, безумный ужас первооставленности становится главной закладкой, основой всех последующих страхов, зависимостей и депрессий, всего недоверия к жизни и к себе. Бездна одиночества, однажды разверзшаяся, не сомкнётся — только прикроется придорожными кустиками…

Кто меня спрашивал, как сходят с ума?..

В детстве это случилось..

Потеряли меня — прямо тут, дома, не отходя —

потеряли, и очутился я в одиночестве,

забрел за обочину бытия и, увидев НИЧТО,

испугался, хотел назад, но было поздно уже…

Только ногу успел занести обратно — и вдруг

толпой дикой поперли

инакосмыслы бесстыжие, иносущности

совершенно голые и голодные —

вы зовете их тайнами, вы отводите ваши

зомбированные глаза —

ну а я теперь подо всеми шкурами

созерцаю утробные судороги изнанок,

 лезущих из заплат расползающихся сознания…

Знойно это занятие,

задувает в мозг разные мысли —

так вы привыкли обозначать спотыкания

наших биополей, а любовью назвали футбол

хромосом скорей гол забить, гол-гооол,

а потом на пенсию.

Кто меня спрашивал, как сходят с ума?..

…Мой сын Максим, возвратившись из армии, признался мне как-то: «Никакая армия не сравнится с жестокостью детского сада. В армии и при самом свирепом начальстве и самой злой дедовщине у тебя есть какие-то малюсенькие права и способы за себя постоять. Уже что-то знаешь и умеешь, какой-то опыт работает.

И люди вокруг не все гады. А в садике ты домашний зверек, попавший вдруг в джунгли. Озираешься среди незнакомых опасных тварей, и нет слов, чтобы тебя поняли…

Детский сад среднесоветского образца, как и армию, он прошел по полной. Мальчик самоуглубленный, медлительный, с богатым воображением, среди сверстников чувствовал себя как гусенок в стае мартышек.

Такому ребенку достаточно двух минут, чтобы в любой детской компашке получить статус отверженного одиночки, омеги — изгоя, белой вороны, козла отпущения.

Сразу видать такого, одного или двух, в каждой группе и классе, на каждом сборище: маленький Одиночка либо в полном игноре тихо сидит в сторонке, либо подвергается тычкам, издевательствам и насмешкам.

И никто от этого не спасет, не прикроет, не защитит даже самые добрые и искусные воспитатели. Почему? Потому что пространство взаимодействия внутри детской группы для взрослых практически недоступно: у детского сообщества своя система сигнализации, своя жесткая иерархия, свой закрытый мирок, свое МЫ, выстраиваемое внутри себя по своим законам.

Вмешаться в судьбу приговоренного к травле — собственным характером прежде и более всего приговоренного, собственным складом души! — не дано никому. Все будет продолжаться и усугубляться, пока травимый изгой не изменится сам. Или повезет; какой-нибудь ангел-спасатель на том же уровне, внутри группы, станет мостиком между Беззащитным-Тобой и Страшным-Чужим, как это и вышло у моего Макса, когда с ним задружил бойкий сангвиник Кирилл, симпатяга с незаурядным социальным талантом, и они быстро образовали дуэт двух обоюдных лидерств: интеллектуального и общественно-делового…

Что все-таки могут делать взрослые, если их ребенок — отверженный одиночка?

Как помогать — спасать?

Смотреть пристально — и понимать.

Чувствовать вместе — и понимать.

Это уже очень много. Чувство и понимание и подскажут помощь, если чуть потерпеть… Если поиграть вместе в то, что пока не получается, пофантазировать, поискать в игре варианты…

Может, всего одно точное слово потребуется, одна случайно-верная интонация или взгляд.

А может, целая жизнь, да и той не хватит…

Небольшое отступление, которое мы сейчас сделаем, Друг мой, надеюсь, поможет понять, в чем суть и детской, и взрослой отверженности — и как помогать, в том числе и себе….