Одинокая душа для ведьмы с ребенком - [33]

— Прежде всего я скажу одно — вы, Марина, большая умница. Не скрою, я поинтересовался, как вы жили раньше, какие были отношения в семье — не обижайтесь, это входит в мои обязанности, как учителя вашего сына. Мое мнение — брак не был для вас удачным. Вас затягивало болото нерадостной повседневности, вы теряли силы и, что намного хуже, желание развиваться. Кстати, раз уж такой разговор — вы ведь не интересовались заключением полиции о смерти вашего мужа?

Я покачала головой. И мысли такой не возникло. Похоронили, и ладно, дело закрыто, и слава Богу. А мне для полноценного шока хватило пары строчек в протоколе страхового агента.

— Стихийный выброс, — тихо сказала я.

— Спровоцированный агрессией в ваш адрес, — так же тихо добавил Константин. —

Вы ведь давали брачные клятвы, я прав? Дело закрыто с формулировкой «несчастный случай», но есть там пометка «возможный откат от нарушения клятв». Марина, простите, что поднимаю такую тяжелую тему, но ваш рассказ косвенно подтверждает эту формулировку. Вы стали сильнее, это может быть компенсацией.

Вот она, здешняя мистика во всей красе, то самое «не накажут люди — накажет судьба». И как такое в голове уложить? Логическое объяснение искать бесполезно. Как шутили мои внуки: «Магия!»

А я, выходит, все правильно поняла про клятвы…

— Но, понимаете, Марина, компенсация лишь дарит возможность. Дальше идут целиком ваши заслуги. Вы занимаетесь сыном, учитесь сами, ваша сила растет. Между прочим, мастер Полева отлично о вас отзывается. Продолжайте в том же духе, и вы сможете достигнуть очень многого.

— Спасибо, — я невольно улыбнулась. — Надеюсь, получится. Мне так нравится учиться у Александры Ивановны. Я так жду, когда же что-то сама сделаю не для тренировки, не на занятии, а на самом деле, когда начну всерьез этим заниматься… Знаете, Константин, это, наверное, странно и не очень хорошо, но я чувствую себя счастливой.

Он бережно пожал мне руку:

— Это правильно, Марина. И очень даже хорошо.

* * *

Уложить в голове все эти клятвы, откаты и компенсации, осмыслив их логически, я так и не сумела. Ну что ж поделать, если никогда прежде не верила во всякую мистику? Но здесь, очевидно, подобные явления проходили по категории научного факта, и оставалось просто принять то, что не в состоянии осмыслить. «В конце концов, — утешила я себя, — мало ли у нас строго научных теорий, которые не поддаются осмыслению человеком с базовой школьной программой и образованием другого направления? Да ладно наука, многие ли могут объяснить, как телевизор работает? А если здесь на уровне мироздания заложено, что честным быть выгодно… так и слава Богу!»

Тут же вспомнился дом, в который за неделю моей болезни никто не залез, и деньги за шаль от Сабрины Павловны, и объяснения Ксении Петровны о моей учебе. И множество других фактов и разговоров, прекрасно объяснявших эту теорию — или не теорию, а факт, если уж я решила принять все это как данность.

— Я просто буду это учитывать, — сказала я себе. Благо, это будет нетрудно: к своему слову я всегда относилась крайне серьезно. Скорее уж, это знание поможет мне меньше удивляться повсеместной честности окружающих. А ведь, может, именно поэтому здесь так спокойно и приятно жить. Интересно, могло ли именно это различие повлиять на ход истории здесь и у нас?

На следующий день я специально немного задержалась, чтобы зайти за Олежкой позже других родителей: хотела осторожно обсудить с Константином кое-какие возникшие мысли. Но разговор не получился: нам помешали. И помешали очень… шумно.

Я едва успела поздороваться и поцеловать Олежку, как дверь за моей спиной распахнулась и недовольный голос заявил:

— Андреева, ты почему не откликаешься, когда тебя зовут? Гоняться еще за тобой…

Хотя, похоже, так даже лучше получилось. Это и есть наш сын?

Я развернулась, окинула взглядом черноволосого мужчину в дорогом пальто. Никита, кто же еще. Красавчик, как с картинки — черные глубокие глаза, яркие полные губы, четкие линии лица, вот только брезгливо-недовольное выражение портило красоту.

Олежка попятился, а я спросила холодно:

— Вы в своем уме?

— Ой, вот только не надо снова этого «вы ошиблись, вы обознались, я вас не знаю»!

Марина Вольная, в девичестве Андреева, нет, не обознался.

Я медленно выдохнула и заговорила очень тихо и максимально спокойно:

— Повторяю вопрос: вы в своем уме? Наше весьма давнее знакомство не дает вам права…

— Андреева, прекрати! Строит тут из себя благородную. Есть у меня все права. Я собираюсь забрать своего сына, это не обсуждается, а вот забирать ли с ним вместе тебя — зависит только от твоего поведения.

И Марина польстилась вот на это хамло?!

— Мама, кто это? — спросил Олежка.

Я лихорадочно соображала: может ли быть, что Марина родила сына не от Макса, а от Никиты? Маловероятно. Он родился через десять с лишним месяцев после свадьбы, так что залет до свадьбы отпадает. На Никиту Марина была обижена так, что восстановление отношений после тоже можно смело исключить. И уж не знаю, насколько стоит принимать всерьез брачные клятвы, но, если судить по моим снам, мужу она не изменяла.

— Олег, я твой отец, — пафосно заявил тем временем Никита. М-да. Я бы сейчас очень посмеялась, если бы этот дурдом не касался напрямую меня и моего ребенка. — Твой настоящий отец.