Одиночный забег на выживание - [11]

Выбегая на финальную стометровку, заметил ковыляющего навстречу парня без верхней одежды, который куда-то плёлся баюкая окровавленную руку.

Только пробежав ещё пару десятков метров, запоздало опознал Сливу. Возвращаться не стал, наоборот прибавил, последний поворот и… испытал дичайшее облегчение!

Живой и решительно настроенный Вася, делает шаг и хватает, обоссавшегося от страха Волчка за шиворот.

За долю секунды в голове сложилась картина, «Вася предъявляет Волчку за подставу». На миг обрадовавшись, я чуть сбавил темп, желая «насладиться» зрелищем возмездия! Но тут же, похолодел заметив сверкнувшее лезвие… ножа! Моего ножа?! Который Волков, с размаху вгоняет в правый бок жертвы!

Новый образ «взорвал» мозг, «Волчёк, моим ножом, добивает еле живого Василия!»

— Падлик… сука…! Убью падла! — ору я.

Волчёк дёргается от неожиданности в сторону. Раненый в печень Василий падает в снег, но не отпускает убийцу, который падает прямо на него, зачем-то отталкивая рукой его голову. И Вася, смыкает челюсти на кисти Павлика, а я, с ходу, как пенальти пробиваю Волчку ногой.

Дёрнувшись, Павлик рухнул на Васю-боксёра, который, словно бульдог, продолжал терзать его руку. Не веря глазам, я увидел, как он… оторвав зубами кусок — судорожно, жадно заглотил его и снова вцепился в ладонь орущего благим матом Волкова! На мгновение растерявшись, я смотрел на это, у него пара лишних дырок в боку, а он…

Со всей дури я пробил и по этой голове, услышав глухой треск ломающихся позвонков. Где-то совсем рядом закричала женщина, одновременно, снова, дико заорал Волков. Спятивший Вася копошился на асфальте, пытаясь подняться, он стоял на четвереньках, голова безвольно болталась на сломанной шее под грудью, из открытого рта капала кровь и доносилось невнятные сипы, хрипы, не пойми что, а он, перебирая ногами, всё не мог встать.

Зажимая, окровавленную руку, умчался куда-то Павлик. Вопящая женщина заголосила ещё громче, переходя на ультразвук.

— Убивают, Л-ю-д-и, У-Б-И-ВаааЮТ! — бросилась она к сумасшедшему, схватила подмышки, попыталась поднять, вероятно, даже не осознавая, что со сломанной шеей, ему лучше лежать неподвижно.

Я её признал, та самая тётя Нина, соседка Волкова, подруга и собутыльница его матери, тёти Риты. Я стоял как сомнамбула, тупо, с трудом воспринимая происходящую абстракцию. А сумасшедший, увидев прямо перед своим носом руки, защёлкал пастью. Сломанная шея не слушалась, он не мог дотянуться, а тётка, так и не поняв, что, ей грозит, продолжала верещать как свинья на бойне. Голова «Боксёра» болталась, раззявленный рот тянулся к рукам, а после удачного тёткиного рывка башка психа мотнулась, и на мгновение я заглянул ему глаза. Хмель как рукой сняло я, чуть было в штаны не накидал. Ринувшись вперёд, схватил за волосы голову, почти дотянувшуюся зубами к рукам верещащей бабы, и ЭТО, уставилось мне, прямо в глаза. Жуть какая, бельма, будто у варёной рыбы. Отшвырнув тётку, я со всего маху саданул урода об асфальт. Ударившись головой о бордюр, сумасшедший затих. Я начал прыгать на бездыханном теле, тётка, продолжала голосить, из окон и с балконов робко выглядывали соседи.

«Бежать! Скрыться! Поздно, всё, приехали, меня тут все знают».

«Приплыл короче. Раз сложилась ситуация!» — пропел в голове персонаж детского фильма, о приключениях Петрова и Васечкина, я понял, что бежать не имеет смысла и дрожащими руками, набрал ноль два.

ОКОЛОТОК

Подмосковье 08.04, 20:00

Эх, не зря УАЗ козликом прозвали, по ухабам и рытвинам эта неказистая машинка скакала, только руль держи.

Я трясся в клетушке для арестантов, жёсткая деревянная скамья, неудобная поза, теснота и наручники не способствовали бодрости духа. Я смотрел через запотевшее, перегороженное решёткой оконце на знакомые улицы, слякотные и грязные, от перемешанного с реагентом снега. А ведь уже скоро, они зазеленеют, сначала первые почки, затем травка и жёлтые как цыплята, цветы мать-и-мачехи. Всё по новой. Всё как в счастливом детстве.

* * *

— Это обязательно? — спросил я, показав скованные наручниками руки, — Я же сам позвонил! Скорую вызвал…, вас дождался!

— Так положено! — ответил прапор и втолкнул меня в отделение. Следом с важным видом зашла шипевшая на меня свидетельница.

В небольшой приёмной вяло ругался с дежурным какой-то мужик в синей куртке с перемотанной окровавленным тряпьём рукой.

По его словам, покусал его, какой-то агрессивный наркоман. Произошло это минут сорок назад, говорил покусанный: — Здесь недалеко, на улице, парень без куртки сидел, привалившись к забору детского сада. Под ним кровищи натекло, жуть у него… на руке… мизинец начисто оторван был! Я… потряс его, значит, за плечо, спросить хотел, может, помощь нужна, или скорую вызвать? А парень набок завалился, сначала показалось, мёртвый! Кровью истёк, ну или замёрз. Тут он затрепыхался, да вставать принялся, я, значит, помочь ему хотел, а этот паскудник, как за руку меня цапнет…! — потряс окровавленной конечностью пострадавший и продолжил сбивчиво тараторить, — Я говорю, что творишь пьянь подзаборная?! А он как зыркнет…

— И? — равнодушно устало спросил дежурный, явно не воспринимая сказанное всерьёз.