Одиночка - [4]

Холодная волна захлестнула щенка с головой, но он пока держался. Временами льдина останавливалась и принималась вращаться на одном месте. Свет при этом тоже вращался, и волчонок чувствовал тошноту и головокружение. Чтобы успокоиться и не разжать коготки, он плотно зажмуривался. Потом следовал толчок, и скользкий его плот продолжал свой путь.

Льдина все уменьшалась в размерах. Задние лапки щенка свисали над кромкой и немели от холодной воды. Все его тело охватывало оцепенение. Это было даже немного приятное ощущение, но откуда-то из глубины навстречу ему поднималось другое чувство, требовавшее не сдаваться. Впрочем, с каждым мгновением оно становилось все менее и менее отчетливым. Лапы постепенно соскальзывали со льда.

Последнее, что волчонок ощутил, – сильный глухой толчок; последнее, что услышал, – скрежещущий звук, который издали его коготки, процарапавшие остатки льдины.

Глава вторая Искорка из реки

В эту беспокойную ночь рев реки и завывание ветра пересиливал только один звук – отчаянные вопли сидевшей на берегу матери-медведицы. Она словно захлебывалась воздухом, с подвыванием втягивая его в себя. Длинная спутанная шерсть у нее на загривке свалялась, покрылась льдом и превратилась в сосульки, которые дрожали и тихо позванивали, словно аккомпанируя ее скорбным причитаниям.

Когда вода угрожающе подступила к самой берлоге, медведица отвернулась лишь на несколько мгновений, чтобы присмотреть место повыше. За эти мгновения кугуары успели выскользнуть из темноты, стремительно схватить ее детеныша и умчаться прочь – с единственным родившимся у нее в этот раз медвежонком! Целые лето и осень она усердно питалась, набирала жир, и ради чего? Чтобы потерять единственного детеныша, который наверняка был у нее последним?

У медведицы еще не пропало молоко, но она уже подготовилась к смерти, ожидая подъема воды. Так сильно она не горевала с тех пор, как пять лет назад во время спаривания самец гризли прямо у нее на глазах убил одного из ее медвежат. Нет, она никуда не уйдет от берлоги, где родила и выкармливала сына. Обратив взор к луне, смотревшей вниз, словно мертвое око, она умоляла Великого Урсуса: «Прошу, забери меня!»

* * *

Медведица-гризли потеряла всякое представление о времени, а между тем ночь становилась все темнее и темнее и луна все ниже спускалась по западной стороне неба. Ближе к рассвету буря утихла, оставив на горизонте темные тучи, похожие на потухшие угли. Река достигла наивысшего подъема, но ледоходом медведицу не унесло.

Вдруг к ее задней лапе, до половины погруженной в воду, пристал какой-то темный комок. Медведица машинально потрясла ногой, пытаясь стряхнуть то, что показалось ей приплывшим с рекой мусором. Но от этого комок еще сильнее вцепился в шерсть. С досады медведица перешла повыше, чтобы лапой смахнуть навязчивую колючку.

Позже она удивленно задумывалась над тем, почему сразу не избавилась от странного темного комочка и не бросила его обратно в воду. Он не подавал никаких признаков жизни и больше всего походил на куст ежевики, запутавшийся среди плывших по течению ветвей и обломков. Обычный речной мусор, ничего более.

Но все же медведица ощутила какое-то странное чувство.

Ей показалось, что внутри этого комка теплится живая искорка. Она видела, как искорки падают с неба, как они вылетают, когда между собой сталкиваются булыжники, но ей даже в голову не приходило, что они могут быть и в воде. А теперь перед ней – искорка из холодной реки, непогасшая, живая, затаившая в себе яркий свет.

Медведица наклонилась и осторожно подобрала мокрый комок передними лапами. Он не пошевелился и показался ей бездыханным. Но все-таки это был не мусор, а чей-то детеныш, и когда он открыл глаза, медведица ясно разглядела ту самую искорку, о существовании которой до сих пор лишь подозревала.

Над горизонтом всходило солнце, и его первые лучи отразились в зрачках малыша. И тут медведица с изумлением увидела в них свое собственное отражение. Ее отражение в глазах детеныша, который родился не от нее и даже не от ее сородичей!

«Это волк, – догадалась она. – Я хочу умереть, а он хочет жить».

Она устремила взгляд туда, где располагалось созвездие Великого Медведя. К этому времени звезды уже скрылись в солнечном свете, но медведица была уверена, что волчонок – послание от Урсуса, недовольного ее недостойным решением.

Значит, ее время еще не пришло, и ей не следует искать смерти. А бедный щенок вовсе не случайно вцепился в ее ногу: он – дар ей от реки.

Фаолан, – прошептала она. Я назову тебя Фаоланом.

Слово «фао» значило и «река», и «волк». А «лан» издревле переводилось как «подарок».

Ты мой речной подарок, пробормотала медведица и прижала волчонка к груди.

* * *

Неужели это Кормилица? Щенок почуял среди густой шерсти запах молока и инстинктивно потянулся носом к его источнику. Но чем ближе он подбирался, тем сильнее его охватывало смущение. Запах казался немного другим, вкус тоже отличался от прежнего. Да и звук, доносившийся из глубины, из-под шерсти, тоже был новым и необычным: на смену реву реки пришли глухое ритмичное биение и булькающее клокотание. Когда медведица прижала Фаолана к себе, чтобы он пососал молока, волчонок испугался нахлынувших на него запахов, вкусов и звуков.