Одиночество зверя - [5]

— Я тоже. Последствия аварии ведь устраняются, и я обладаю более свежей информацией.

— У вас работа такая, — вновь чуть улыбнулся президент, задержав пристальный взгляд на своём премьер-министре. Тот сразу почувствовал приближение неких неясных событий — то ли благотворных для него, то ли катастрофических. Взгляд Покровского всегда заставлял его не столько задумываться, сколько готовиться к ожиданию поворота в судьбе.

— Сергей Александрович, вы хотите придерживаться прежнего стиля поведения? — поинтересовался Сапунов, нервно поглаживая сияющую в ярком освещении лысину.

— А что, у вас есть какие-то предложения? — недовольно встрепенулся Вороненко, всегда гордившийся имиджем президента, к созданию и поддержанию которого приложил немало усилий.

— Нет ничего невозможного, — пожал плечами творческий человек. — Можно добавить мягкости, можно — решительности. У вас в текстовке проговорена забота о детях и стариках?

— Разумеется. В самом конце.

— Замечательно. Здесь можно задержаться поподробней, привлечь больше внимания аудитории. Можно назвать чьи-то конкретные имена, показать затем сюжет?

— Имена конкретных детей и стариков?

— Да, детей или стариков. Может, имели место какие-то происшествия, есть особо пострадавшие? В больницу никто не попал?

— Никто в больницу не попал, — со сдержанной яростью в голосе сказал Вороненко, глядя в упор на Сапунова. — У нас не стихийное бедствие, не землетрясение, не наводнение, не ураган и не извержение вулкана. Обыкновенное происшествие в коммунальном хозяйстве, которое эффективно и быстро улаживается властями, не надо делать из него катастрофу. Вы свои телевизионные замашки всё же пытайтесь сдерживать иногда.

— Ладно, коллеги, — сухо заметил Покровский, — давайте работать, пока мы тут не испеклись под вашими прожекторами.

Повторили подготовленный пресс-службой текст, заранее усвоенный Игорем Петровичем, который не любил прилюдно выглядеть нерадивым учеником. Подобная волокита всегда раздражала Саранцева — он хотел поскорее сделать дело, покинуть Кремль и вздохнуть свободней. Внутри исторических стен он чувствовал себя под непрестанным наблюдением и быстро раздражался. Первое время своего премьерства, въезжая на машине в Боровицкие ворота, а затем выходя из неё в закрытой части Кремля, во внутреннем дворе здания Сената, он испытывал чувство прямо-таки распирающей изнутри гордости от осязания физической близости к высшей власти. Он заходил в подъезд и думал не о будничной текучке, которая привела его сюда, а о бывшей квартире прокурора судебных установлений на третьем этаже, где жил Ленин с семьей, о совершенно неизвестной широкой публике квартире Сталина на втором этаже и его же кабинете с дубовыми панелями по стенам, изображённом в бесчисленных фильмах. Кабинете, который затем занимали все советские премьеры, до Рыжкова включительно. Власть жила в этих коридорах, пропитала пол и потолки, впечатлительные посетители буквально ощущали её запах — манящий и непонятный, с оттенком опасности, но дурманящий. Наверное, аромат неизвестности и заставил премьер-министра Саранцева умерить тягу к вершинам влияния. Очень скоро, спустя буквально недели, гордость сменилась тяжелым чувством зависимости, и цитадель политического могущества стала сильнее и сильнее давить на него уже одним только обликом. Пришло осознание простой истины, очевидной для постороннего, но трудно принимаемой теми, кто поспешил себя обмануть: он не хозяин здесь. Неприятная мысль ошарашила Игоря Петровича разом, словно свалившись с каких-то высот мирового познания, и дальнейшая его жизнь стала отравлена. Каждый новый вызов в Кремль создавал отвратительное ноющее ощущение под ложечкой, словно за воротами ждала сама судьба.

Пришлось снять три дубля, потому что Саранцев в двух первых попытках оговорился по одному разу и мысленно себя проклял. Покровский сыграл свою роль спокойно и без всяких видимых со стороны усилий, словно профессионально снимался в десятом или двадцатом фильме. Глядя на него, Игорь Петрович удивлялся и почти возмущался одновременно. Откуда у профессионального военного такая способность дружить с камерой и свободно жить в кадре? Он ведь в прошлой жизни действительно воевал, а не общался с прессой в высоких штабах.

Мучения закончились, телевизионщики стали собирать свою аппаратуру и сматывать кабели, которые устлали весь пол, а Покровский, взяв Саранцева за локоть, предложил ему пройтись. Такого прежде не случалось, и приглашённый вышел вслед за президентом в зал Совета безопасности, борясь с желанием спрятаться в ближайший тёмный угол, которого там просто не было. Светлое просторное помещение с овальным столом посередине располагало к оптимистической медитации, но нудно напряжённый премьер не ощущал этого.

— Пускай ребята спокойно работают, а мы, Игорь Петрович, давайте пообщаемся. Есть к вам серьёзное дело.

— Я вас слушаю, Сергей Александрович.

Покровский жестом пригласил Саранцева сесть, и они заняли соседние стулья, развернув их навстречу друг другу.

— Игорь Петрович, вы опытный человек, мы с вами давно и плодотворно сотрудничаем, я вам совершенно доверяю. Надеюсь, вы отвечаете мне тем же.