Одиночество зверя - [4]
— Кто такой Муравьёв?
— Милая моя, ты не знаешь по имени министра внутренних дел? Может, тебе неведомо, что Покровский у нас — премьер?
— Нет, про Покровского я слышала. Он же тебя президентом сделал.
— Светка, не мели ерунды. Никто меня президентом не делал. Я победил на выборах!
Саранцев сердито снял руку с плеча дочери. Вспышка раздражения имела место на самом деле, Игорь Петрович и не думал её изображать. Такие вспышки по тому же поводу случались с ним время от времени, заставляя морщиться в мыслях или наяву, отшучиваться и всякий раз придумывать новую формулировку возражения. Хуже горькой редьки ему надоели ехидные замечания всяческих комментаторов на радио, в газетах и блогах, не имеющих ни малейшего представления о политической кухне, где человек стоит, без всяких излишне высоких слов, перед лицом истории со всеми своими личностными недостатками и думает, перемелет его жизнь в мелкую пыль, если он сделает шаг вперед, или нет.
— Ладно. Утро вечера мудренее. Сейчас ложись спать, а дальше — посмотрим.
Саранцев коротко чмокнул дочь в лоб и вышел из комнаты, затворив за собой дверь. Он медленно пошёл по коридору, шаркая мягкими тапочками по коврам и задумчиво разглядывая узоры на них, хотя думал совсем о другом.
Глава 2
В тот яркий солнечный зимний день четыре с лишним года назад премьер-министр Саранцев явился в Сенатский дворец Кремля по будничному служебному делу, скучный и напряжённый в преддверии общения с президентом Покровским. Визит предполагался публичный: сначала диалог при телекамерах о мерах по ликвидации последствий нескольких аварий на теплоцентралях в райцентрах Тульской и Курской областей, затем — деловая беседа с глазу на глаз. Проведя без малого полчаса в кресле гримёра, Игорь Петрович с кожаной папкой подмышкой вошел в президентский кабинет, где съёмочная группа телевидения уже установила свет, и поэтому казалось невозможным спрятаться от ослепительного жара раскалённых софитов. Люди толпились недалеко от рабочего стола президента, к которому приставлен как бы маленький столик для небольших совещаний тет-а-тет. Переговаривавшиеся вполголоса телевизионщики расступились, давая дорогу премьеру и вежливо с ним здороваясь. Тот, пару раз кивнув головой на ходу, привычно прошёл к своему месту у того самого совещательного столика, которое занимал уже не раз, сел в неудобное деревянное кресло старинного вида с гнутыми ножками, низкой спинкой и высокими подлокотниками, бросил на стол свою папку и стал вместе со всеми дожидаться главного участника событий. Сидел, как на сцене, не видя людей за стеной света, но чувствуя их взгляды. Справа от себя, у обитой дубовыми панелями стены позади пустого президентского стола, он видел государственный флаг и президентский штандарт. Далее, в заслонённой от него телевидением глубине кабинета, стоял длинный стол (уже для настоящих совещаний), вдоль стен — книжные шкафы, перемежающиеся вазами в стенных нишах, у противоположной стены, прямо напротив президентского кресла, белая высокая дверь в зал заседаний Совета безопасности. Саранцев бывал в этом кабинете не раз, в том числе в отсутствие съемочных групп, однажды подходил вместе с Покровским к одному из книжных шкафов в поисках нужного статистического справочника, но все равно не мог сказать, что разглядел кабинет во всех подробностях. Он всегда оглядывал его мельком, краем глаза, вечно занятый делом и стремящийся не пропустить слова, сказанного собеседником.
Покровский, невысокий и полноватый, но широкоплечий и крепко сбитый, бодро вошёл минут через пять, громко поздоровался разом со всеми, пожал руки нескольким сотрудникам администрации и знакомым телевизионщикам, затем уселся перед Саранцевым. Минут двадцать ушло на репетиции под руководством толстенького режиссера Сапунова и неизменно подтянутого, с тщательно подбритой «эспаньолкой», руководителя пресс-службы Владимира Петровича Вороненко, которые наперебой давали профессиональные советы относительно интонационных ударений и улыбок. Первый из этих двоих всю свою сознательную жизнь отработал на телевидении, второй в прошлом активно сотрудничал в бумажной прессе, поэтому между ними иногда возникали пикировки чисто сопернического характера, в стремлении каждого доказать превосходство над всеми прочими обитателями медиа-пространства.
— Сергей Александрович, — говорил Покровскому пресс-секретарь, — я думаю, вам всё же следует продемонстрировать аудитории осведомлённость в частных деталях проблемы.
— Как же я её проявлю, если премьер меня ещё не проинформировал? — с легкой усмешкой спросил президент, вольготно откинувшись на спинку своего стула и закинув ногу на ногу.
— Ничего страшного. Вы сами зададите вопросы Игорю Петровичу в форме, предполагающей ваше знание, а он расскажет о принимаемых мерах. Например, вы спросите, подтверждается ли информация о том, что без отопления осталось пятьсот двадцать три человека в Косой Горе, а Игорь Петрович сообщит о сокращении этой цифры до двухсот пятидесяти одного вследствие принятия мер по ликвидации аварии.
— Я не возражаю, — пожал плечами Покровский. — А вы, Игорь Петрович?
В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.
«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
Книга Павла Парфина «Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме» — провинциальный постмодернизм со вкусом паприки и черного перца. Середина 2000-х. Витек Андрейченко, сороколетний мужчина, и шестнадцатилетняя Лиля — его новоявленная Лолита попадают в самые невероятные ситуации, путешествуя по родному городу. Девушка ласково называет Андрейченко Гюго. «Лиля свободно переводила с английского Набокова и говорила: „Ностальгия по работящему мужчине у меня от мамы“. Она хотела выглядеть самостоятельной и искала встречи с Андрейченко в местах людных и не очень, но, главное — имеющих хоть какое-то отношение к искусству». Повсюду Гюго и Лилю преследует молодой человек по прозвищу Колумб: он хочет отбить девушку у Андрейченко.