Одиночество в хаосе мегаполиса - [5]

А потом, после рабочего дня, идем с ним не спеша домой, говорим о том о сем, хотя все уже давно переговорено. И не один раз.

6 августа. В этом году традиционный Блоковский праздник поэзии решили провести в Логишине, где в 1915 году бывал по долгу службы другой русский поэт, «визави» Александра Блока — Николай Гумилев. Они по иронии судьбы как раз и находились в противоположных от Пинска сторонах. Блок с юга, Гумилев на север от города, и примерно на таком же расстоянии — 20—30 километров.

Собралось нашего брата как никогда: Зиновий Вагер, Сергей Толкачев, Михась Самуйлик, Анатоль Шушко, Леонид Кривецкий, Геннадий Беляков, Павел Ляхнович, Николай Жуков и «традиционные» Федор Журавский и Алек­сандр Кирикович.

По концовке — банкет. Пили все. Невзирая на возраст и болезни. Не пил, наверное, я один — мне уже водка комом в горле стоит. Надолго ли?..

14 октября. Покров. Нежданно-негаданно — телеграмма из Москвы: «При­езжай!» Слава Богу, наконец-то вырвусь к настоящей жизни, к журналам, к друзьям-литераторам, по которым так соскучился.

1996-й

16 марта. Едем в Сергиев Посад. Пригласили выступить в тамошней библи­отеке. Геннадий Касмынин, Геннадий Дубровин, Евгений Синадский, Юрий Сав­ченко, Федор Черепанов, Леонид Ситник, Михаил Свищев, Марина Гах.

Встретили хорошо. Неплохо и выступили. Касмынин держал пламенную речь. В ответ — выступление «посадских» поэтов. Запомнился Анатолий Чиков. Больной, разбитый возрастом и алкоголем старик. И при этом — прекрасный поэт. Так оно и бывает на Руси. Особенно в последние годы. Кому мы нужны?

15 июня. После долгой разлуки — свидание с Лидой. Боже мой, что с ней сделала болезнь. Оказывается, она год провалялась в постели, перенеся слож­ную операцию на позвоночнике.

Вечером за ней приехал мужчина. На хорошей иномарке. Старик, но по всему видать, из крутых. И слава Богу!..

14 августа. Вот уже десять дней, как приехал из Москвы. В Пинске скукота.

21 октября. Скоро неделя, как я снова в Первопрестольной. И на работе, и друзья моему возвращению рады. По крайней мере, встречают с улыбкой, поздравляют с возвращением, расспрашивают, как провел отпуск. А отпуск я провел точно так же, как отметил свой приезд в Москву. Затащили (в полном смысле слова) окультуренные «наперсточники» под видом «благотворительной лотереи» сыграть с ними. Сыграл. Через минут 15—20 ушел, оставив 65 тысяч российских рублей и сто долларов — все мои сбережения, включая отпускные, что получил по приезде.

Видимо, никогда ничему путному я так и не научусь.

1997-й

7 февраля. Снежный, ветреный, холодный день. Поздно вечером на рабо­ту (в храм) позвонил Андрей Скоринкин. Новость — хуже не бывает: умер Микола Федюкович. А я неделю тому, после долгого молчания, отправил ему в

Минск письмо. И закончил его, как никогда до этого не писал: «Обнимаю, под­робности — при встрече». Вот тебе и «встреча».

Со смертью Миколы Минск, как когда-то Брест после смерти Михася Рудковского, для меня опустеет, станет чужее, дальше. И хотя в Минске из близких мне людей остается Виктор Гордей, Миколу Федюковича мне никто никогда не заменит.

***

М. все больше тянется ко мне. Сама ищет повод для встречи, назначает сви­дания. Но прогулки с ней настолько скучны и пресны, что хочется бежать куда глаза глядят. А Г-на где-то в Костромских лесах проводит отпуск.

20 мая. Сегодня Алесь Кожедуб вручил мне верстку моего перевода с бол­гарского «найденной» 9-й главы «Евгения Онегина». Свежие гранки со своим текстом — это всегда момент особенный. А сегодня плюс ко всему есть возмож­ность и получить аванс. Вообще перевод этой откровенно авантюрной «штуки» доставил много сколь трудных, столь и приятных минут и дался неожиданно легко. Поначалу просто испугала сложнейшая «пушкинская» рифмовка строк, корявый подстрочник. Тем не менее всю работу, а это примерно тысяча строк текста и предисловие к нему, сделал я в удивительно короткий срок — за шесть-семь дней. Конечно, если бы не Юра Савченко, который просто мастерски отре­дактировал перевод, да не Ситник, сделавший быстро и грамотно набор, мне бы пришлось ой как долго повозиться.

***

Дома. 900-летие Пинска. Я в числе почетных гостей. Прогулки. Встречи. Ресторан. А в Москве, в Благовещенском храме, — тоже юбилей: 100-летие основания храма. Будет патриарх, архиереи. И будет, пожалуй, намного интересней, а главное — теплее, чем здесь, в Пинске. И будет там, конечно, Г-на. Но, увы, соединить все, как хочешь, невозможно. Да это и ни к чему. Здесь — дом, мать, дочь, друзья. Пусть и не семи пядей во лбу, как московские, но все же, все же.

***

23 сентября из Москвы позвонила Маша: умер Касмынин. В сорок девять лет. Под два метра ростом, здоровенный, как слон!.. Но — рак. Эта зараза косит без разбору. В это время я лежал в больнице. Сюда мне и принесла мать эту новость.

Последнее время с Геннадием Касмыниным мы довольно быстро сблизи­лись. По крайней мере, ко мне он относился бережно: не давал пить, но при этом всегда угощал вкусными бутербродами, кофе, делился новостями, читал новые стихи. Да и к моему творчеству он относился все более серьезно. Вместе с Ю. Кузнецовым и В. Сорокиным Геннадий Касмынин рекомендовал меня в Союз писателей России. Хотя мы с ним были довольно разные и люди, и поэты. А может. «Может» в данном случае только усугубляет чувство потери, утраты так и не состоявшегося друга, а главное — хорошего человека.