Одиночество - [10]

С 70-х годов, когда она гостила в Париже у своего брата Сергея, у себя в Медоне я устраивал в ее честь литературные вечера, чтобы дать ей возможность встречаться со своими собратьями по перу по «Перекрестку», еще с 1930 года (Ю. Терапиано, Т. Штильман), или по сборникам Союза молодых поэтов и писателей (В. Дряхлов, Б. Закович, Т. Штильман), а также с И. Одоевцевой, С. Прегель, Е. Рубисовой, А. Шиманской, А. Величковским. Мы также встречались по старой памяти и на Монпарнасе в кафе Dome.

Борис Константинович Зайцев и Екатерина Леонидовна познакомили меня заочно с Галиной Кузнецовой. С их рекомендательными письмами, в июле 1970 года, я отправился в Мюнхен, где остановился у писательницы Ирины Сабуровой. Очень радушно меня приняли Галина и Марга Степун, я их расспрашивал о русском довоенном литературном Париже и, конечно, о Бунине. Было еще несколько незабываемых встреч, последняя — 13 февраля 1975 года. Галина Николаевна завещала мне свою библиотеку и весь свой архив. Таким образом, в моих руках оказалась переписка Е. Таубер с Г. Кузнецовой. Удивительный сюжет, достойный внимания исследователей, — как много у них общего! Обеих вдохновляли юг Франции, Прованс, «бунинские» места — Грасс, Мужен, мистраль, запахи, краски, лаванда, оливковые деревья… Благодаря им в русской поэзии ХХ века появились «Провансальские стихи». У Кузнецовой — «Оливковый сад» (стихи 1923–1929 гг., когда она жила в Грассе у Буниных), у Таубер — книга стихов «Под сенью оливы» (у меня хранится экземпляр с ее дарственной надписью: «Галине Николаевне Кузнецовой, автору ‘Оливкового сада’ с дружеским приветом от автора»). Познакомились они уже после войны, и никто никому не подражал — просто две родственные души. Их сближала не только принадлежность к «незамеченному поколению», по меткому выражению моего друга В. С. Варшавского, но и крайняя скромность, сдержанность, общее понимание культуры, жизни и, конечно, преклонение перед Буниным. О многом говорит дарственная надпись Галины Кузнецовой на книге «Грасский дневник»: «Родственной душе — милой Екатерине Леонидовне сердечно. Август 1972 г. Мюнхен». Как и Таубер, Кузнецова была поэтом и прозаиком, обе занимались переводами. Кузнецова перевела «Волчицу» Франсуа Мориака (перевод вышел в 1938 г. с предисловием Ив. А. Бунина), а Таубер — «Записки сельского священника» Жоржа Бернаноса (перевод напечатан в «Гранях» в 1958 г.). В 50-е годы Екатерина Леонидовна стала выпускать машинописный журнал «Перекличка» (послания друзьям), своего рода Самиздат, в котором разобщенные поэты-эмигранты, не только из Франции, но также из Италии и Германии, могли помещать свои стихи, статьи, разные отклики, а главное, общаться и обмениваться мнениями; Таубер была как бы связующим звеном между ними.

За свою долгую жизнь Е. Таубер смогла опубликовать пять небольших книг стихов, четвертую — «Нездешний дом» (1973) — не без моей помощи, как и последнюю — «Верность», которую я издал в 1984 году в своем издательстве «Альбатрос», а мой друг художник Сергей Голлербах изящно ее оформил. Мне было в высшей степени приятно и лестно, что в ней мне посвящены стихи, поистине хрестоматийные:

Твой чекан, былая Россия,

Нам тобою в награду дан.

Мы — не ветви твои сухие,

Мы — дички для заморских стран.

Искалеченных пересадили,

И иное пошло на слом.

Но среди чужеземной пыли —

В каждой почке тебя несем.

Пусть нас горсточка только будет,

Пусть загадка мы тут для всех —

Вечность верных щадит, не судит

За святого упорства грех.

В поэзии Екатерины Таубер — темы внутренней жизни души, близости к природе в Провансе, а также смерти, которая звучит не отчаянием, а просветленностью и отрешением. Она оставалась до конца своих дней верной избранному ею литературному пути, своей творческой манере, своим убеждениям.