Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика - [72]

Рон начал говорить. На этот раз у него был глубокий баритон. Настроение Рона всегда можно было понять по его голосу. Иногда он говорил высоким сопрано — например, когда травил байки, чаще всего о самом себе. Однако когда голос Рона гремел нижними октавами, только дурак осмеливался открыть рот, не говоря уже о том, чтобы замечанием или комментарием попробовать сменить разговор, чтобы разрядить обстановку. Поэтому в этом случае никто не позволял себе ни слова, ни звука.

Сейчас его густой баритон звучал гладко и ровно. Мысли прервать Рона ни у кого не возникло.

В это утро началось вторжение на сирийскую территорию, наши войска пересекли довоенную границу. Согласно плану, у каждой эскадрильи был свой сектор ответственности — район, который она должна была зачистить перед наступлением танковых частей для продолжения их движения на восток. Моей 115-й эскадрилье была поручена «ось Америка» — центральная транспортная артерия, соединяющая Кунейру с Дамаском. Начинался очередной день ожесточенных боев, однако только сейчас появились хорошие новости. Разведка ВВС доложила, что сирийские батареи ракет земля-воздух бездействуют, что у нас наконец появилась возможность комфортно летать на больших высотах, выше зоны поражения обычной зенитной артиллерии, чтобы обнаруживать и эффективно поражать вражеские цели.

Я вернулся в здание эскадрильи, залпом выпил стакан кофе, и вошел в комнату для совещаний. Комната была битком набита летчиками, сидевшими в летных жилетах, защищавших от утренней прохлады, и ждали, пока им скажут, как будет выглядеть шестой день боев. Я изложил план действий. Мне предстояло возглавить первое звено.

Когда я поднимался в автобус, идущий в подземное убежище, то увидел, что ко мне со всех ног бежит Нили, секретарша командного пункта:

— На проводе Рони, он хочет поговорить с тобой.

— Нили, я уже в автобусе.

— Гиора, он настаивает, что непременно должен поговорить с тобой.

На крыльце я заметил Офера по прозвищу Бемби, лидера второй пары.

— Бемби, — сказал я ему, — ты ведешь первую пару, я взлечу следом.

Я поговорил с Роном о следующем задании эскадрильи, на египетском фронте, взял Мики Шнейдера, своего второго номера, и поспешил, чтобы успеть взлететь вовремя, ровно через десять минут после Бемби. Когда мы летели над Хадерой, Ицхак Тор, ведомый Бемби, вызвал по отдельному каналу эскадрильи «Персик-1».

— По нам выпустили две ракеты, — сказал он. — Одна попала в первый номер, и он взорвался в воздухе.

Голос Тора дрожал под впечатлением от увиденного. Я приказал ему вернуться на базу, а сам продолжил путь в сторону Голанских высот. Нам было сказано, что ракет здесь нет. Если бы произошел запуск, авианаводчик, отслеживающий вражеские действия, должен был сообщить об этом. Возможно ли, что у противника осталась одна непреклонная батарея? Я переключился на канал, по которому передавали сообщения о вражеских атаках: авианаводчик ничего не сообщал об изменении оперативной обстановки. Может быть, ракета была выпущена единственной уцелевшей сирийской батареей?

Пока суть да дело, я приблизился к озеру Кинерет, и с земли мне сообщили координаты моей цели: артиллерийской батареи около деревни Хан-Арнаба, северо-восточнее Кунейтры. Утро было совершенно безоблачным, Кунейтра, к которой мы приближались, была перед нами как на ладони. Я бросил взгляд на черное шоссе, ведущее из Кунейтры на восток, в сторону Дамаска — «ось Америка» на наших армейских картах, — заметил к северу от него деревню Хан-Арнаба и узкую дорогу, соединяющую ее с «осью Америка», и постепенно сосредоточил свой взгляд на квадрате, где находилась артиллерийская батарея. «Вижу цель!» — сказал я Мики Шнейдеру. Кунейтра была уже прямо под нами, а перед нами разворачивалась сирийская часть Голанских высот — спокойная и, кажется, ничем нам не угрожающая.

Теперь я отчетливо видел саму батарею с шестью артиллерийскими окопами и начал делать правую бочку на высоте пятнадцать тысяч футов, чтобы спикировать и сбросить бомбы. И в этот момент я увидел их. С востока, со стороны сирийских батарей по другую сторону Тель-аль-Хары[86], в нашу сторону устремились три огненных шара, оставляющих позади змеевидные перья белого дыма. На долю секунды они показались мне лицами безымянных преследователей из моих кошмаров — преследователей, от которых мне ни разу не удалось убежать.

— Отбой! — закричал я по радиосвязи, делая бочку вправо, в сторону трех ракет SA-6[87], и опуская нос самолета, чтобы получить энергию для маневра и уклониться. Огненные шары и их дымовые хвосты неслись к нам с ужасающей скоростью. Я дернул ручку, выбрасывающую облако тонких металлических предметов, сбивающих с толку радары, надеясь, что это собьет с курса ракету, несомненно, наведенную на мой самолет, и начал совершать дикие маневры, чтобы не дать себя сбить.

— У тебя горит хвост, — сказал по радиосвязи анонимный голос.

Я откинул голову насколько смог, чтобы увидеть хвост своего самолета, но никакого пламени не заметил. Но разворачивая самолет, высоко надо мной я увидел машину Мики. Это было ужасное зрелище: его самолет мчался к земле вертикально. В передней части самолет выглядел как обычный «Скайхок», однако начиная с середины фюзеляжа и до хвоста он превратился в гигантский пылающий факел сорока-пятидесяти ярдов в длину, напоминающий шарф у летчиков, летавших на старомодных аэропланах с открытыми кабинами.