Одиночество Новы - [25]

Я через плечо показываю пальцем на окно:

– Ушел.

– Куда? – Дилан отодвигается от Делайлы, чтобы зачерпнуть ложкой из своей гигантской вазищи.

– Должно быть, ему просто нужно было пройтись. – К столику подходит Тристан с вазочкой мороженого с зефиром. – С ним бывает. – Я замечаю в голосе Тристана легкую нотку раздражения.

– С ним все в порядке? – спрашиваю я.

Тристан пожимает плечами, смотрит в свою вазочку, затем вскидывает брови:

– Вроде да.

Что-то тут явно не так, и чем дольше все молчат, тем сильнее ощущается неловкость. Наконец Дилан с Тристаном усаживаются в другом конце кабинки и заводят разговор о концерте. Делайла все твердит, что мы тоже поедем, несмотря на то что я уже отказалась. Но мне не до споров. Я все думаю о том, как похожи Лэндон с Куинтоном, и чем больше я их сравниваю, тем яснее понимаю: нужно было догнать Куинтона, как раньше нужно было догнать Лэндона, и мысленно даю себе клятву, что в следующий раз так и сделаю, чего бы мне это ни стоило.

Глава 6

Куинтон

Не знаю сам, от чего я бегу: от собственных чувств, от прошлого или от Новы. Должно быть, от всего сразу.

Я сидел в этом кафе, сошедшем прямо со страниц «Чарли и шоколадной фабрики», плел Нове всякую хрень про мороженое, причем говорил так, как когда-то говорил с Лекси, если хотел произвести на нее впечатление. Нова улыбалась мне, но через силу, и я понял, что улыбается она нечасто. Как будто она сама хочет быть грустной, и тогда мне сразу захотелось сделать ее счастливой, может быть, для того, чтобы хоть немного искупить то горе, которое я принес людям.

Тут в кабинку заходит ее подруга Делайла и начинает расспрашивать меня о Сиэтле. Это не Нова. Она, похоже, твердо решила выпытать у меня все о моем прошлом. Вообще-то, по-моему, она и так уже в курсе, просто хочет услышать это от меня. Хоть я и обкурился почти до беспамятства, страх и вина все равно настигают меня, когда я думаю о Лекси и о том обещании, которое дал ей. Меня охватывает неодолимое желание укрыться в своем одиночестве, я встаю, выскакиваю за дверь и бегу прочь от своих проблем.

Иду пешком до самого трейлера – это мили три, а я зверски хочу пить и устал как черт. Выпив пиво и покурив кальян, я отключаюсь на кровати и несколько недель подряд провожу примерно так же, то выныривая в реальность, то погружаясь обратно. Каким-то образом, не выходя из этого обморочного состояния, я оказываюсь у себя в комнате с Ники, и мы кувыркаемся в койке несколько раз, хотя я даже не помню, как она входила в комнату. А потом она лежит у меня в постели и несет какую-то хрень насчет того, в какой цвет ей перекрасить волосы. Я лежу и моргаю – мне хочется, чтобы она куда-нибудь исчезла. Наконец входит Тристан, выгоняет ее, а потом утаскивает мою трубку. В какой-то момент я начинаю трезветь и постепенно дохожу до нижнего предела. Я устал до смерти, и даже думать для меня сейчас – непосильная нагрузка, но работу надо искать: деньги кончаются, травка кончается и за жилье платить надо.

Я не всегда был таким. Раньше я был ответственным. Мама гордилась мной, всем подружкам хвасталась. Я думал, поступлю в хороший колледж, вероятно вместе с Лекси, мы будем встречаться, пока не получим дипломы, а потом поженимся и будем жить вместе. Такой был план, во всяком случае. Но подобных планов мне уже не строить, мне и на один-то день план теперь не удается.

24 июня, сороковой день летних каникул

Я сижу на кровати, свесив ноги, потягиваюсь, и тут кто-то стучит в дверь.

– Входи, – говорю я, думая, что это, должно быть, Тристан пришел, снова будет ворчать, что пора вылезать из постели.

Но дверь открывается, и входит Нова. Волосы у нее зачесаны кверху, пряди спадают на лицо. На ней короткое черное платье с красными полосками и тонкими лямочками, видны голые плечи и ключицы. Голубые глаза окружены черной подводкой, полные губы выглядят глянцевыми. Больше никакой косметики у нее на лице, кажется, нет, во всяком случае, веснушки на носу не замазаны.

Она смотрит на мою голую грудь, сжимая в руке телефон, и я вдруг смущаюсь, что сижу тут в одних трусах. Ей виден отвратительный шрам на груди, оставшийся после той аварии, когда меня чуть не разрезало надвое как физически, так и психологически, и татуировка на руке – имена всех, кого я убил в тот день. Щеки у нее краснеют, но, к моему удивлению, она не выбегает из комнаты. Показывает через плечо в коридор:

– Я с Делайлой пришла, а Дилан сказал, что ты уже давно спишь и тебя пора будить.

– Так и сказал? – качаю я головой. Я мало знаю Дилана, но чем дольше живу здесь, тем яснее понимаю: он, кажется, любит напрашиваться на неприятности. Я встаю и подхожу к зеркалу, стараясь изобразить на лице улыбку. – Ну вот, ты свое дело сделала. Я проснулся.

Нова кивает, и я жду, что теперь она уйдет, но она все стоит в дверном проеме. А потом с таким видом, будто жутко нервничает, делает глубокий вдох, переступает порог моей комнаты и начинает ходить и смотреть. Одежду и рисунки, разбросанные по всему полу, комод с зеркалом, кровать – все это она внимательно рассматривает, а я ежусь от неловкости, доставая из комода рубашку.