Одиннадцать видов одиночества - [3]

— Ну… — начала Нэнси — и тут же прикрыла рот рукой. Этот жест сопровождался общим хохотом.

— Нэнси, милая, — проговорила мисс Прайс. — Ты же знаешь правила, нельзя начинать доклад с «ну».

Нэнси правила знала: она нарушила их специально, чтобы все засмеялись. Дождавшись, когда волна смеха уляжется, она вытянула указательные пальцы по швам юбки и снова заговорила — теперь уже как положено.

— В пятницу мы всей семьей поехали кататься на новой машине моего брата. На прошлой неделе он купил новый «понтиак» и хотел нас всех прокатить — чтобы испробовать в деле и вообще… Ну, понимаете. И вот мы поехали в Уайт-Плейнс, там поужинали в ресторане, а потом все хотели пойти в кино на «Доктора Джекилла и мистера Хайда», но брат сказал, что этот фильм слишком страшный и вообще мне его смотреть рано. Я так разозлилась! А потом… сейчас скажу… В субботу я весь день была дома, помогала маме шить свадебное платье для сестры. Дело в том, что моя сестра помолвлена, и вот мама делает ей платье на свадьбу. В общем, этим мы и занимались, а в воскресенье на ужин пришел друг моего брата, а потом, тем же вечером, им нужно было вернуться в колледж, и мне разрешили посидеть подольше, чтобы их проводить. Ну вот. Кажется, все.

Нэнси прекрасно чувствовала, когда нужно остановиться, чтобы не затянуть выступление — или, точнее, чтобы оно показалось короче, чем было на самом деле.

— Молодец, Нэнси, — сказала мисс Прайс. — Кто следующий?

Следующим был Уоррен Берг. Пробираясь к доске по проходу между партами, он старательно подтягивал штаны.

— В субботу я обедал у Билла Стрингера, — начал он с привычным прямодушием и непосредственностью, и Билл Стрингер, сидящий в первом ряду, сконфуженно заерзал. Они с Уорреном Бергом были закадычные друзья, и в их докладах речь часто шла об одних и тех же событиях. — А после обеда мы поехали на великах в Уайт-Плейнс. И мы посмотрели «Доктора Джекилла и мистера Хайда». — При этих словах он кивнул в сторону Нэнси; та недовольно, завистливо фыркнула, чем вызвала у одноклассников новый приступ смеха. — Фильм очень хороший, — продолжал Уоррен, — там про чувака, который…

— Про человека, который… — поправила мисс Прайс.

— Про человека, который намешал разных химикатов и превратился в настоящее чудище. Там прямо показывают, как он выпивает эту смесь, и прямо видно, как у него руки все покрываются чешуйками, как у рептилии такой, а потом у него лицо меняется в такую уродливую физиономию, представляете? И клыки изо рта торчат.

Девочки поежились от страха и удовольствия.

— Что ж, — заметила мисс Прайс, — возможно, брат Нэнси был прав, что не хотел ей показывать этот фильм. Чем же ты занялся после фильма, Уоррен?

По классу пронесся разочарованный возглас: всем хотелось услышать подробности о клыках и чешуйках, однако мисс Прайс не любила, чтобы доклады превращались в пересказы фильмов. Уоррен продолжил свою историю, впрочем без особого энтузиазма: после фильма они не делали ничего особенного, просто слонялись по двору Билла Стрингера до самого ужина.

— А в воскресенье, — Уоррен снова воспрянул духом, — Билл Стрингер пришел ко мне, и мой папа помог нам подвесить старую шину на длинной веревке! Привязать к дереву! У меня за домом есть холм, крутой такой, там типа обрыва, и вот мы так подвесили эту шину, что можно, знаете, так взять ее, побежать, а потом поджать ноги и полететь над обрывом, а потом обратно, и так качаться.

— Весело, наверное, — заметила мисс Прайс, взглянув на часы.

— Ой, очень-очень весело, — подтвердил Уоррен.

Вдруг он снова поддернул штаны и добавил, нахмурив лоб:

— И конечно, очень опасно. Если выпустить шину из рук или еще что, полетишь так, что костей не соберешь. Можно там, например, о камень удариться. Ногу там сломать или позвоночник. Но папа сказал, что верит в нас обоих. Что мы будем осторожны.

— Что ж, Уоррен, боюсь, у нас остается мало времени, — сказала мисс Прайс. — Мы успеем послушать только один, последний доклад. Кто готов? Артур Кросс?

Послышался тихий стон, ибо Артур Кросс был самым отъявленным олухом в классе и доклады у него всегда были очень скучные. На сей раз он принялся нудеть о том, как навещал дядю на Лонг-Айленде. В какой-то момент он оговорился: сказал «лоторная мотка» вместо «моторная лодка», и все захохотали как-то особенно глумливо. Так не смеялись ни над кем, кроме Артура Кросса. Но смех оборвался, когда из дальнего угла комнаты раздалось резкое, сухое карканье. Винсент Сабелла тоже рассмеялся — со своими зелеными зубами и прочими прелестями, и все дружно пялились на него, пока он не смолк.

Покончив с докладами, класс приступил к обычным учебным занятиям. О Винсенте Сабелле вспомнили только на перемене — и то лишь для того, чтобы никуда его не принять. Не было его ни среди мальчиков, что столпились у турника и по очереди кувыркались, ни в той группе, что шепталась в дальнем углу игровой площадки, выбирая, где именно сподручней толкнуть в грязь Нэнси Паркер. Не было его и в большой компании, куда приняли даже Артура Кросса: мальчишки гонялись друг за другом кругами, играя в некое безумное подобие салочек. Разумеется, к девочкам он присоединиться не мог, к мальчикам из других классов тоже, поэтому не стал присоединяться ни к кому. Он остался возле здания школы, у выхода на игровую площадку, и первую часть перемены усиленно делал вид, будто очень занят шнурками на своих кедах. Он садился на корточки, распускал шнурки и снова завязывал, поднимался и делал несколько пробных шагов пружинящей спортивной походкой, затем вновь нагибался и начинал все сначала. Минут через пять он все же оставил это занятие, набрал пригоршню камешков и принялся метать их в невидимую мишень, на расстояние в несколько ярдов. Этого хватило еще на пять минут, но от перемены оставалось еще пять, и мальчишка не смог придумать больше ничего, кроме как просто стоять, сперва засунув руки в карманы, потом уперев их в бока и наконец мужественно скрестив на груди.