Один выстрел во время войны - [49]

Бородулин задумался.

— Непорядок… А если срочно потребуются на узле рабочие руки?.. Как думаешь, Федор?

— Пусть ночуют… Это почти как дома… Всего одна ночь…

— Ну, ладно. Слышишь, Миронна, только покорми их, а то весь день на голодуху. Завтра кое-что прихватим с собой.

— Да уж чего-нибудь соберу, — проговорила бабка и медленно пошла по тропе к своему огороду.

— Спасибо, бригадир, — приветливо махнул рукой Дмитрий, — завтра будем как часы.

— Ладно, — отозвался Бородулин и начал подниматься по лестнице.

Обе дрезины и платформы почти одновременно тронулись с места. Их стук долго доносился по рельсовым струнам. Скрылись они в заиндевелом коридоре из ив, а с конца оборванной на земляном полотне стальной колеи все еще срывались жалобно позванивающие звуки убегающих колес.

В дрезине, в которой ехали Уласов и Карунный, было душно. Тепло распарило уставших людей, их одолевала дрема. В полумраке Карунный достал из-за пазухи газету, развернул ее.

— Без очков сумеешь? — ткнул он рукою в плечо Федора Васильевича. — Прочитай, пусть люди порадуются…

— В общежитии лучше, когда приедем, — сонно взял газету Уласов. А все же при тусклых отблесках от приборной доски водителя он пробежал глазами по крупным заголовкам. И вдруг его словно ударило током. — Не может быть… Послушайте!..

Водитель сбавил скорость, рабочие словно очнулись.

— Под Сталинградом!.. Немцы в котле!..

Федор Васильевич выкрикивал сообщение Совинформбюро об окружении фашистских дивизий под Сталинградом, тут же говорил, что за время войны такого еще не бывало, значит, теперь вправе ожидать и других важных сообщений. И вовсе не случайно, что на фронте потребовались рельсы. Не случайно! Теперь и здесь легче будет. И военным и рабочим…

— Нет, легче не будет, — вставил Карунный. — Много надо еще сделать… Это лишь начало, — указал он пальцем на газету.

Посыпались вопросы. Карунный и Уласов ничего не знали, кроме газетного сообщения, они вместе со всеми рабочими раздумывали вслух о возможных боевых операциях на Дону и на других фронтах…

Такого радостного разговора в бригаде давно не было.

3

Все почти как в Луговом!.. Дом бабки Мироновны большой, на четыре комнаты. Со стороны улицы у дома росли три вяза, и на каждом из них неподвижно сидело по одной вороне. К дому примкнуло просторное крыльцо со скамейками для посиделок, со стороны двора — дверь с низким порожком. Во дворе — сеновал, загон для коровы, навес для дров и домашнего инвентаря. Но ни коровы, ни поросенка не было, даже кур перевела Мироновна. Все из-за корма, да и силенок едва хватало для одного огорода. А скотина требует ухода каждый день, корм давать надо от зари до зари несколько раз… Кипела жизнь перед войной в этом доме, оборвалось все, как только сыновей призвали в армию, обезлюдела усадьба…

И Петр и Дмитрий немного отдохнули в первой комнате с большой русской печью и умывальником, висевшим на гвозде, вбитом в дверную притолоку; после пребывания на морозном воздухе они отогрелись в домашнем тепле, их лица стали красными, припухшими.

Мироновна поставила на стол холодную, сваренную утром еще картошку «в мундире». Она не ленива, могла бы и почистить, но если чистить картошку сырой, то вместе с кожурой слишком много уходило в отход картофельного «мяса». А если сваришь «в мундире», то верхнюю бумажечку снимешь — и никакого тебе убытка. Подогреть сейчас тоже неплохо, даже необходимо, но и топку приберегать приходится. Впереди зима, а запас очень тощий, так что ребятишки пусть не обижаются…

Перекусили, на душе стало веселее.

— Походим? — спросил Петр. — Что это такое — Сыромятное?

Дмитрию впору на постели бы растянуться. Устал, конечно, тяжело было сегодня — угар, а потом волнения из-за этого. Он посмотрел на Петра, соображая, что ложиться, пожалуй, все же рановато, впереди целая ночь.

— Ребяты, — присела на табуретку Мироновна, — если пойдете наше Сыромятное глядеть, может, на завод завернете?

— А чего там делать? — удивился Дмитрий. — Развалины, что ли, не видали?

— Ой, да ты что?! Развалины… Все Сыромятное огрузилось. Там в баках столько добра осталось — всему селу хватит-перехватит. А ить патоку есть можно, а ишо самогон гонют. А с самогончиком жить можно, все достанешь. Пропадет добро, чего ж не взять, все берут. Я бы сама, да силенок нет. Там, из баков, непросто ее, патоку… Завод весь, считай, увезли отсюда, от войны, а патока осталась.

— Это мигом, — обрадовался Дмитрий. В последнее время от него мало хорошего доставалось людям. Вот и сегодня чуть было не угробил рабочих в вагоне. И он без раздумья пошел навстречу хозяйке. — Дай пару ведер.

— Ой, подымешь ли? — усомнилась Мироновна, а тем не менее принесла из сенец два эмалированных ведра.

Петр и Дмитрий пошли по улице в сторону сахарного завода. Улица обычная, сельская, мало чем отличалась от улиц Лугового. По середине ее часто встречались колодцы. Палисадники у многих домов были разгорожены, видимо, изгородь ушла на топливо, кусты смородины под окнами выглядели сиротливыми, прижавшимися к домам.

— Ничего особенного, — вертел головой Дмитрий.

— А ты чего хотел? Чтоб сплошные дворцы в деревне? — отозвался Петр. — Знаешь, давай-ка сразу на завод. Ну, чего мы не видели здесь?