Один выстрел во время войны - [41]

Бомбы уже рвались почти непрерывно, по всей станции. Задрав голову, Федор Васильевич насчитал пять самолетов, один за другим они кружили в ясном небе. Не бесследно прошли вчера воинские эшелоны, встревожились фашисты. Вот их ответ…

Федор Васильевич высматривал своих. Командование должно знать о немецком налете… Но истребителей не было. В пыли и дыму повалился семафор. В стороне штабного вагончика что-то загорелось. Чему там гореть? Может быть, сам вагон? Несколько взрывов прогремело у сарая, где прессовали камыш.

Не впервые рядом с Федором Васильевичем рвались бомбы. И все же ему было страшно, хотя он и понимал, что лишь случайно на пристанционные сады и огороды может попасть бомба. Земля вздрагивала, было такое ощущение, что под ним вот-вот лопнет мерзлая корка водосливной канавы.

Его поразили ребята. Лица, бледные от испуга, глаза, беспокойно следящие за каждым заходом самолетов… Вспомнил он бойца из своего взвода. Они ехали на фронт и попали под бомбежку. Сразу же из вагонов бросились врассыпную, а тот боец остался возле нар. Когда Федор Васильевич вернулся, он стоял посреди вагона спиною к двери и зажимал руками уши. Его толкнули в спину — не стой на дороге, он повернулся, и по глазам: было видно, что ничего не понимает. От страха забыл, куда бежать и зачем. Так и простоял с зажатыми ушами. Сейчас ребятам-школьникам тоже было страшно, но как они выдерживали первую бомбежку в своей жизни! То и дело взглядывали на своего учителя, будто спрашивая, когда же кончится. Он показывал рукою — лежать, не высовываться из канавы, и они еще плотнее прижимались к ледяной земле, будто вмерзали в нее.

После бомбежки они вышли на станцию. В воздухе пахло гарью, все вокруг было уже не таким, как вчера. Паровозный тендер лежал на боку, недалеко зияла воронка, и над нею вился сизый дым. Догорал штабной вагон, пожар не тушили — поздно, ни к чему, уже обозначился металлический скелет вагона. Краска на досках вскипала, пузыри лопались, на их месте вспыхивали фиолетовые языки. Развалины вокзала, чудом уцелевший пакгауз, рельсы главного пути, единственного, способного пропускать поезда, телеграфные столбы разбитых, когда-то давно существовавших осветительных линий на междупутьях — все было в копоти и пыли.

— Да-а… — прокряхтел оказавшийся рядом Бородулин. — Работенки прибавилось.

Он нервно кусал губу.

Федор Васильевич отозвал ребят в сторону.

— Видите, что творится, — обвел он руками вокруг. — Давайте решим без обиды: возвращайтесь домой, так будет лучше.

Петр и Дмитрий переглянулись.

— Ладно, уйдем, — нехотя проговорил Даргин.

— Но прежде позавтракаем, — повел Федор Васильевич ребят за собой.

Их угрюмое молчание было непонятно. Дмитрий взглядывал на Федора Васильевича искоса, будто рассматривал его с новой для себя стороны. Петр был сосредоточен, шел и словно не замечал ни военрука, ни разрушенных строений.

Позавтракали быстро. Выйдя из столовой, ребята, как по команде, остановились перед своим бывшим учителем.

— До свидания, Федор Васильевич, — холодно посмотрел Дмитрий.

— До свидания. Передайте привет матерям своим и председателю сельсовета.

— Передадим… в письме… Дома мы все равно не заявимся.

— Да вы что?

— Не пойдем. Не можем больше в Луговом, отрезано, Федор Васильевич.

— Но здесь-то нельзя!.. Бомбят…

— Вам — можно, нам — нельзя?.. — с обидой съехидничал Петр.

Вот так… Не очень-то слушали они агитацию среди развалин.

— Ну… Если не в Луговое, то куда?

— Пока не знаем… Примут где-нибудь, руки-ноги есть, работать умеем… — Дмитрий уже тянул руку на прощание.

— А ну, прекрати!.. Идемте в контору.

— В какую контору? Она сгорела.

— В общежитие. Там все соберутся.

Медленно, будто нехотя, двинулись в сторону станции. «Упрямцы!» — ругался Федор Васильевич в душе. Выпроваживать их «куда-нибудь» он не мог, но и втягивать в непосильную работу не решался. Их, конечно, примут, несмотря на возраст, при таком-то недостатке рабочих рук, да и возраст, считай, по семнадцати без малого, такой, что пора уже работать, и продуктовые карточки дадут, но выдержат ли нагрузку? Знают ли в Луговом, разрешили им… или они ушли из дома по-дикому, никому не сказав ни слова?..

Около вагона-общежития на сколоченном на быструю руку столе из шелевки ребята писали заявления с просьбой принять на работу в строительно-восстановительный участок. Федору Васильевичу грустно было смотреть на своих бывших учеников, быть может навсегда распрощавшихся с учебой…

С оформлением получилась заминка. Паспортов или хотя бы справок из сельсовета нет, трудовых книжек тоже нет… Тогда Федор Васильевич написал рекомендательное письмо — подтвердил, кто они и откуда. Помогло то, что в своей рекомендации он указал отца Даргина: работал в местном депо помощником машиниста паровоза. Проверили — точно, был такой Даргин, но сейчас, по слухам, служит уже машинистом на бронепоезде. С Федора Васильевича взяли слово, что будет отвечать за ребят и вместе с ними работать. Им нужен постоянный присмотр.

В этот день никого не послали ни на камыш, ни на поиски пригодных для укладки рельсов. Все работали на станции.

От пригнутого к шпалам семафора до поваленного паровозного тендера зияли свежие воронки. Их надо было сравнять с землею, засыпать, иначе невозможно укладывать рельсы вместо разбитых, исковерканных. Бородулин распорядился засыпать только песком. Людям дали наскоро сколоченные носилки, и работа началась.