Один - [24]
А говорят, в Древней Греции любой сопливый мальчишка мог показать все созвездия Зодиака и назвать по имени чуть ли не каждую звезду. Как жаль, что мы так заняты разными земными делами, что почти перестали смотреть на небо.
В солнечную погоду как-то можно определить стороны света по теням, но этого способа я тоже не знал.
Я долго перебирал в памяти всякие способы определения севера, но так и не нашел ни одного, пригодного для меня.
И тут мне вспомнился один разговор на катере, который я слышал краем уха. Будто бы чайки всегда гнездятся большими стаями на западных и северо-западных берегах островов.
Я сразу же вспомнил мыс Форштевня. Больше нигде на острове я не видел такого количества чаек, как там. Я еще удивился, почему они выбрали самые угрюмые скалы для гнезд, когда на острове сколько угодно более удобных уголков. И еще вспомнил, что солнце всегда заходит на западе.
Не знаю, почему не вспомнил об этом сразу: ведь это самый главный ориентир! Вот глупец! Значит, мыс Форштевня — это запад или северо-запад.
Теперь я мог мысленно представить, где наша станция. Остров повернут берегом Левого Борта к материку! Станция лежит где-то по направлению Правого мыса. А в той стороне, куда открывается бухта Кормы, — Япония, бухта Находка, Владивосток. Оттуда и пришел тот катер, который меня не заметил.
Теперь я мог даже мысленно начертить карту своего острова.
Ну, а направление на Северный полюс идет примерно по линии от Правого мыса через середину берега Правого Борта. Если, конечно, чайки на моем острове нормальные и гнездятся по всем правилам.
Разжигать сигнальный костер надо только на берегу Левого Борта. Там запад, там и корабли, наверное, ходят чаще. И деревьев там больше, чем в других частях острова. И сушняка, наверное, навалом.
Мое право
Солнце садилось в облака.
Они стояли на горизонте темно-синие и плотные, как скалы.
Это была чудесная страна, недоступная человеку. Страна со своими землями, вершинами, реками и океанами, быстро меняющаяся, иногда страшная, иногда фантастически красивая. Все там происходило, как во сне: мягко обрушивались колоссальные горные пики, рождались тихие бухты, залитые золотым светом, возникали на вершинах белых гор замки с неприступными бастионами, открывались и закрывались провалы с глубокими синими тенями и вдруг все превращалось в дым и таяло в синеве.
Можно было целый день лежать где-нибудь в тени, на траве, смотреть на облачные громады и от этого никогда не уставать. Потому что на небе никогда ничто не повторялось, все было новым и необычным каждый день, каждый час, каждую минуту.
Вот и сейчас: чем ниже опускался остывающий шар солнца, тем гуще наливались облака тревожной синью и тем плотнее они становились. Только верхние клубящиеся кромки их светились, как раскаленные. Небо приняло какой-то неприятный зеленоватый оттенок. А на востоке, за моей спиной, все быстро затягивалось серо-синей мглой.
Через несколько минут от солнца осталась только половина, багровым куполом поднимающаяся над облаками. Лучи широким веером прорвались через трещины облачных скал и упали на море, придав ему цвет огня.
На всякий случай я притащил из зарослей четыре больших сучка и положил их у входа в палатку. Наверное, хватит до утра.
Я научился так раскладывать костер, что дым не попадал под брезент, а тепло от пламени проходило и все внутри оставалось сухим.
Сел у огня и задумался. Сколько все-таки труда нужно, чтобы не умереть человеку на этой земле!
Когда живешь в городе или в поселке вроде нашего, ничего этого не видишь. Пошел в магазин, купил, что нужно, дома сварил или поджарил на газовой плите. Если порвались носки, брюки или рубашка, — тоже, пожалуйста, в магазин. Кто-то для тебя уже заготовил продукты, какие хочешь, сшил костюм, ботинки, пальто. Кто-то написал для тебя книгу и снял кинофильм. Кто-то изобрел радио и телевизор, построил тебе дом. А чтобы не устал в дороге, — пожалуйста, автомобиль или самолет. И ты ко всему так привык, что уже не замечаешь, что кто-то невидимый и неизвестный все время работает на тебя. Ты только пользуешься его трудом да еще злишься, что не достать хорошей книжки в библиотеке, не купить в магазине красивой рубашки или программа по телевизору не интересная.
И вот тебя вышвыривает из привычной жизни на землю, на которой нет ничего, кроме камней, кустов и деревьев. Над головой — небо, а кругом — вода. И никуда не уйдешь с этой земли, не крикнешь, чтобы кто-то помог, не побежишь к людям жаловаться.
А ведь я и сейчас тоже пользуюсь тем, что кто-то когда-то сделал. Например, брезент для палатки. Перочинный нож. Булавки, которые я пустил на крючки. Кеды. Мой джинсовый костюм. Не будь этих вещей, я бы уже давно загнулся.
А если бы случилось так, что я вылез бы на землю совсем голый? Наверное, замерз бы в первую ночь. Ну, не в первую, так во вторую. В самом деле, из чего бы я мог здесь сделать себе одежду?
Нож…
Я вынул его из кармана куртки и погладил теплую рукоятку. Если бы я очутился на берегу без ножа… Недаром Жюль Верн в «Таинственном острове» надел на собаку, спасшуюся вместе с колонистами, ошейник из стальной пластины. Потерпевшие крушение сделали из нее лезвия. И у маленького Филиппа из «Морского волчонка» Майн Рида тоже был нож, подаренный ему матросом. Если бы не этот подарок, Филипп через несколько дней рассчитался бы с жизнью на дне темного трюма.
